Сахалинский Чехов-центр презентовал премьеру по Мольеру

Спектаклем "Скупой" в постановке санкт-петербургского режиссера Олега Еремина Чехов-центр закрывает 85-й сезон.

Пересказывать сюжет не буду, не надейтесь, хотя в зале безусловно были зрители, не читавшие "ни Жана, ни Батиста, ни Мольера". Что до темы спектакля, ее можно определить ставшей крылатой с некоторых пор фразой: "Денег нет, но вы держитесь". Понятно, что сегодня автор, забронзовевший и запыленный от четырех веков с табличкой "Шедевр мировой классики. Руками не трогать", никакая не гарантия, что на сцене будет привычно и прилично глазу. Но, честно, сегодня Мольер в оригинале — чтение тяжеловесное, местами неподъемное (режиссер, кстати, уважительнейшим образом сохранил сей дидактический текст в целости). Мольеровские монологи так архаически нудны, что восхищаться можно только одним — как это актеры ухитряются километры текста запоминать. По ним одним можно представить, как было бы невыносимо скучно, сохрани режиссер верность, условно говоря, "социалистическому реализму", адепты которого шустро покидали зал после первого действия.

Штука в том, что у "Скупого" оказалась предыстория, зашифрованная с легкой иронией как режиссером Ереминым, так и его постоянным (уже трижды) художником Сергеем Кретенчуком, учеником Эдуарда Кочергина. Представим, что "Скупого" Олега Еремина стоит воспринимать как реинкарнацию театра второй половины XVII века, в котором писал, играл, творил, два раза сидел в тюрьме Мольер, труппа играла по два спектакля за вечер — трагедию и комедию, а раскованная публика приходила в театр не с цветами, а с помидорами и яйцами, и если что, "черная метка" следовала незамедлительно. В нашем случае трагедия вышла неважнецкой, отчего на стене помидорная клякса, и вся сцена усыпана гигантскими бутафорскими красными и желтыми плодами зрительской антипатии. Но — надо играть и веселиться дальше.

Намеками на эпоху классицизма прошита вся ткань спектакля — отсюда и нежная музыка Жана Батиста Люлли, придворного композитора Людовика XIV, и чудовищные парики, в которых могли бы обжиться мыши, и слегка деревянные реверансы кавалеров, и Андрей Кузин, которому с  экзотической ролью "Все слуги" досталось женское платье поросячьего цвета (во времена Мольера мужчины играли за всех). И сцена имитирует план Версальского сада (если смотреть сверху), строго по аллеям которого передвигаются актеры. Но театр Мольера двоится и далее на сцене Чехов-центра. Те, что на авансцене клянутся в любви, плетут заговоры против папы, банально дерутся и клянчат денег, оказались под двойным прицелом — зрителей и коллег. За ними в бинокль наблюдают другие участники труппы, у которых также и своя, отдельная от "Скупого", жизнь — выделывают в глубине сцены хитроумные кульбиты, а Андрей Кошелев мирно вяжет на спицах.

Режиссер Олег Еремин — автор ряда постановок в Александринском и иных театрах (Хармс, Чехов, Майенбург, Вампилов), в Чехов-центре прошлой осенью сделал эскиз к спектаклю "Собачье сердце" в контексте режиссерской лаборатории "PostЧехов". Из этого эскиза вышли исполнители главных ролей премьеры. И если бы не было Владимира Байдалова, от идеи "Скупого" стоило бы отказаться. Потому что Гарпагон вышел удивительный — маленький, неказистый человечек в парике а-ля воронье гнездо, паучок, Луи де Фюнес и Башмачкин в одном флаконе, от взгляда которого крутится планета под названием Семья. Устами его великовозрастных детишек, никак не желающих отвалиться от папиного кошелька, нам усиленно подсовывают образ мерзкого скряги, чуждого нежных чувств и духовных скреп. А он, несмотря на атмосферу коллективной ненависти, путем личного обаяния предстает совсем не развалиной 60 лет, до которых самому В.Байдалову два раза лесом. Он смешон, когда прихорашивается в дикий желтый парик для встречи с Марианной (Алиса Медведева), и пронзительно трогателен, называя ее "прекраснейшей звездой". От этой умилительно нежной интонации бледнеет весь предыдущий, практически цирковой набор эскапад — с криками, пинками, тасканием зачем-то туда-сюда лестницы и падениями в люки. В финале, когда стихают крики и мечты в стиле "чтоб ты сдох, милый папа!" и все дружно устремляются играть свадьбы на халявные деньги Ансельма, который бросил вязать и случайно оказался богатым и знаменитым, вдруг обнажается главное — маленький несчастливый человек на пустой сцене, у которого из близких родственников — только шкатулка со сбережениями.

По мне, спектакль с темы осуждения обесчеловечивающей жадности плавно съезжает на отношения отцов и детей, крепость которых без денежной подпитки оказывается чистой фикцией. У Гарпагона отличный спарринг-партнер — Сергей Авдиенко (Клеант). Он очень интересен в этом пестром хаосе, выписывая точный образ инфантильного балбеса с ухватками гопника и трескучей болтовней, чему поверит только наивная барышня, которой просто хочется верить. Его прямая, как шпала, устремленность и жизнелюбие — мне нужны деньги здесь и сейчас — даже посимпатичнее иезуитских вывертов перспективного лицемера Валера (Илья Романов). Если первый просто готов пришить зажившегося папашу, то второй найдет идеологическое тому обоснование. Но более всего ностальгически думаешь о необыкновенном времени, когда жизнь за взгляд или поцелуй была нормой. Ну по крайней мере на словах. И эту иллюзию режиссер развеял в прах: Марианна, являющаяся на сцену в свадебном платье и с узелком — то ли приданое столь скудно, то ли готова сорваться в дальний побег с любимым от гнусного старикашки, то и дело жалостно поет, но эту песнь Офелии затыкают букетом. Буквально.

Да, 400 лет не прошли даром. Клеант звучит как "клиент", "ах, Фрозина" — слышится "Образина!", а финальный аккорд, склеивший вчерашних врагов, жуликов и воров в постный хэппи-энд согласно законам классицистской драматургии, видится чистой патокой из "Рабыни Изауры". Над чем актеры смеются так же от души, как и зрители. И если бы нам объяснили заранее… Нет, возразил режиссер, не должен зритель ничего знать заранее, он должен получать в театре удовольствие: "Но, как говорил мой учитель Вениамин Фильштинский, в истории человечества не было ни одного спектакля, чтобы с него не ушел ни один зритель. Мольер писал высокую комедию — про человеческие судьбы, страсти, пороки, поэтому в спектакле вам будет и смешно, и не смешно. Может быть, часть зрителей оказалась непривычна к языку, которым я рассказывал историю Мольера. Ну что я могу сказать? Надеюсь, когда-нибудь они передумают и вернутся в театр". Напоследок пригласил на спектакль "Вон" по текстам Д.Хармса в Александринский театр. Ранее, правда, заметив, что это чистой воды провокация, к тому же страшноватая. И вряд ли мыслимая в Чехов-центре.

P.S. Последняя премьера — не последнее событие юбилейного сезона. Кажется, впервые в своей истории Чехов-центр посвящает закрытию сезона отдельную торжественную церемонию — 19 июня.