В сахалинском Чехов-центре "родилась" премьера спектакля "Чужой ребенок"

На букву "ш" общеизвестен один драматург — В.Шекспир. Если речь идет про Василия Ш., то сразу на ум идет Шукшин. Когда в Чехов-центре впервые озвучили автора пьесы "Чужой ребенок", все дружно полезли в Интернет. Ибо драматург Василий Шкваркин, написавший комедию "Чужой ребенок" в 1933 году, убавил свою действительно невероятную популярность (500 постановок в год написания, 300 — в 1960-х) и ныне проходит по разряду — "Забытые пьесы 1920-30-х годов".

Впрочем, возраст чаще всего ни при чем. "Чужой ребенок" приглянулся московскому режиссеру Вячеславу Тыщуку, который поставил в Чехов-центре чеховскую же "Мою жизнь". Почитав пьесу, главный режиссер Чехов-центра Александр Агеев согласился с выбором, потому как тема "отцы и дети" в нашем обществе бесконечна, как лень или разговоры о погоде. Плюсуем к названному выше страсти-мордасти табунка молодцов вокруг роковой красотки, мечты о театре, интриги между мальчиками за девочку и между самими девочками. Налицо комедия на все времена: тополиный пух, жара, июль, лето, короче, дачное…

Вместо "Чужого ребенка" пьесу можно было бы назвать "(Влюбленные) дураки и дороги", потому что пара дорожников здесь больше тратит времени на нарезание кругов вокруг девушки, чем на свои непосредственные обязанности. Или — "Не имей сто друзей, а имей одну завистливую подругу". Отдавая дань малоизвестности автора, стоит обозначить сюжетную канву. Начинающая актриса Маня Караулова (Алиса Медведева) учит свою первую роль. Драматический монолог ее героини — брошенной девушки, ждущей ребенка, услышала добрая подруга Зина (Татьяна Никонова), истолковав в принципах "сарафанного радио", и сюжет понесся кенгуриными скачками… Скоро вся округа узнала о квази-мезальянсе, и новость стала тестом на крепость влюбленных в Маню парней и детонатором последующей путаницы, нарастающей как снежный ком. Папа (Андрей Кузин) с мамой (Татьяна Максимова), хватаясь за сердце, пытаются кому угодно пристроить непутевое дитя. Стая соискателей Маню позорно бросает, потом они раскаиваются, потом возвращаются и становятся в очередь — кто ж такую длинноногую красотищу бросит. Главная героиня а-ля Марлен Дитрих все первое действие мерзнет в купальнике революционного цвета, а второе — в ультра-мини, демонстрируя в основном выдающиеся формы. Зато при этом актриса очень зримо озвучивает вполне тему насквозь фальшивого театра, когда барышня, у которой в принципе нет никаких проблем, как отбиваться от поклонников, примеривает на себя роль несчастной, обманутой девушки.

Думается, в большинстве своем зритель будет считывать верхний пласт — классическая комедия положений, приключения "молодежки". Хотя при желании, конечно, можно накопать надрывные мотивы про "Россию, которую мы потеряли", о чем постоянно напоминает образ мамы главной героини в старорежимном белом платье, словно не успевшей на поезд до Парижа в "Вишневом саде". А по мнению режиссера, магистральной в его спектакле стала идеализма, которая волнует его с "Моей жизни" и в целом присуща русской истории и литературе.

— В этом спектакле стремление быть новым, идеальным человеком толкает вперед характеры. Знаю многих людей, у которых какая-то прекрасная идея перекрывает все остальное, происходит некая интоксикация идеей, и они совершают ошибки. Идеализм свойствен молодости, так было и есть сейчас. Но, как говорил Черчилль, "кто в молодости не был радикалом — у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором — у того нет ума". С возрастом приходит понимание, что далеко не все прекрасные идеи могут привести к тому, куда должно, чему свидетельство — история нашей страны, когда мы пытались построить коммунистический рай, — считает Вячеслав Тыщук.

На выходе "марш идеалистов" под музыку Исаака Дунаевского получается, как если скрестить Чехова с Ильфом-Петровым или Бунина с Зощенко. Когда еще живое прошлое в лице маниных интеллигентных родителей кое-как уживается с бульдозерным напором советской молодежи: "Мы рождены, чтоб сказку делать былью"… На сцене Чехов-центра подобный жизнерадостный советский миф уже искусственно возрождали в лице "Свадьбы с приданым" десять лет назад. Стоит ли пересаживать на сцену этих литмамонтов, напичканных штампами про светлое прошлое, не знаю. Но актеры там оторвались от души, зрители искренне повеселились. Думаю, не меньшее "грозит" и при нынешнем погружении в комедийную стихию.

Сограждане, "Чужого ребенка" стоит полюбить и досмотреть, превозмогая сон в отдельных местах, из-за колоритных актерских работ (актрисам повезло гораздо меньше). Прежде всего, из-за Владимира Байдалова. Что за песня его Сенечка Перчаткин — нелепый зубной техник в пионерской панамке и дикого цвета носках, c кислым голосом профессионального кляузника, в котором глазу не за что зацепиться, — только за манию величия пополам с комплексом неполноценности. И пусть зубные техники любить умеют, но Маня нужна ему исключительно для самоутверждения: "Собственно, ему всегда отказывают, к чему он готов, но не бросает попыток, правда, его чувства поддельные, ненастоящие", — не оставляет иллюзий о герое актер, со вкусом разложивший на атомы перспективную природу посредственности. Потому что однажды в войне Алой и Белой Розы может победить Серая.

А попробуйте представить, как улыбается подсолнечное масло? Так это Сергей Максимчук, еще одна удача спектакля. Его Федор Федорович Прибылев, большой начальник и такой же прохиндей, просто давит на ту же девушку железобетонным обаянием — два метра самолюбования в кожаных галифе от Карлсона в стиле милитари. Чего ж тебе надо для счастья, Маня? Да и двухэтажная дача явно удваивает девушкину красоту. И только почти со всех сторон положительный студент Костя (Виктор Крахмалев, один из яркого созвездия хита Чехов-центра "Тестостерон"), бескорыстно влюблен, как и положено идеальному строителю коммунизма. И по законам жанра получает главный приз. Правда, для победы надо, чтобы чересчур тормозного студента понуждали пинками к действию практичные, сообразительные друзья вроде Якова (в этой роли с кавказским акцентом и в диком парике не сразу распознаешь Антона Ещиганова), без которых одиноко на земле. Что до старшего поколения, то поначалу вполне плюшевый папа Караулов в исполнении Андрея Кузина все пытается уйти от бравурных мелодий Дунаевского во внутреннюю эмиграцию — музыку — с любимой виолончелью, но под градом бурных событий тихо звереет — по-своему, интеллигентно ("Зачем же бить ребенка? Я его музыке буду учить!"). А на последнем полустанке, в двух шагах от хэппи-энда, в спектакль вскакивает Андрей Кошелев, "косящий" под Карла Маркса — прелестный еврейский папа с грустными глазами в поисках дочки-беглянки. Ролька у него крохотная, проговариваемая пулеметным речитативом и с абсолютно серьезным лицом, но ему поручены идеальные для мира поколений слова: "…должен бы вас проклинать, но почему-то не хочется. И что я должен делать? Очень приятно".

...Чехов-центр сочинил легкую, непритязательную комедию положений и недоразумений. Это не комплимент и не критическое "фи", а неизбежность для достижения равновесия театра, который вообще-то для всех. Среди современных драматургов действительно смешную комедию, без чернухи и безнадеги, искать замучаешься. Так, чтобы искупаться в искрах искреннего актерского веселья, "легко, талантливо и без нажима", безмятежно посмеяться над тем, что случается меж нами сплошь и рядом. А уж покопаться в мрачных недрах нервного homo sapiens сегодня в театре поводов предостаточно. Но и смешить, и учить думать — надо делать качественно.

PS. В апреле в Чехов-центре состоится премьера спектакля "Опасный поворот" Марины Семеновой. Режиссер Михаил Заец (Ростов-на-Дону) приступает к работе над постановкой "Дамского портного". Постепенно собирается афиша театрального фестиваля "Сахалинская рампа", который пройдет в июне. Уже сейчас можно сказать, что его гостями станут спектакли Театра имени Ленсовета (Санкт-Петербург) и Московского Губернского театра. Чехов-центр представит на фестивале спектакль-вербатим "Остров счастья" в постановке главного режиссера Александра Агеева.