Чехов-центр показал премьеру "Над кукушкиным гнездом"
— Я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра.
— Я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра дважды.
— Я такой ненормальный, что собираюсь голосовать за Эйзенхауэра и в нынешнем ноябре!
Вообще-то премьера спектакля "
Давным-давно тема о делах скорбных в стенах "желтого дома" уже раскручивалась на сахалинской сцене, имею в виду "Страсти по Андрею" ("Палата №6") молдавского режиссера Петру Вуткарэу. Но у певца туманных сумерек Чехова все надрывно, после долгой печальной жизни все умерли, отключив свет в тоннеле. В премьерном спектакле, не будем отрицать очевидного, финал тоже нешоколадный, но пока до него дело дойдет, зритель переживет массу незабываемых и очень веселых эмоций. Притом что идти на премьеру не хотелось. После пандемической паранойи, которая вроде бы пошла на спад, но кардинально перекорежила основы мироздания, откровенно хотелось легкости бытия на сцене, которой в первоисточнике не пахнет. Но Чехов-центр переиграл ожидания. В сухом остатке — тихая (или громкая) радость по поводу труппы, которую театр себе создал за последние годы кропотливого профессионального роста и собирания кадров по всем регионам страны.
И за постановку театр взялся, потому что его труппа идеально раскладывается на текст Кизи (хотя раньше сбалансированность труппы меряли по "Ревизору" или "Горю от ума"). Оно и понятно, истекшие полвека с момента рождения антитоталитарного романа изменили мир больше, чем пять веков. Особенно в последнее время, когда даже некоторые представители актерской гильдии выбросили "гроздья гнева" в публичное пространство, вызвав изрядный резонанс. Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет, но уже подросло поколение, которое не видело Джека Николсона в киношедевре Милоша Формана. И роман Кена Кизи, написанный в 1962 году, для них чуть-чуть ближе, чем Аристофан с Еврипидом. Но спектакль Александра Баранникова — "точно по Кену Кизи, но мимо Формана". От каких бы то ни было политических аллюзий создатели спектакля дистанцировались, напирая на то, что препарировать жизнь человеческого духа — занятие бесконечно многомерное. И если средние века легкомысленно подарили "весь мир — театр", то сегодня тут иногда просто, без затей, сумасшедший дом. И в общем-то высказаться "по поводу" можно и оставаясь в рамках чистого искусства.
— Центральная тема спектакля — каким образом человеку найти внутреннюю свободу? Ведь перелом в мироощущении Макмерфи происходит с пониманием, что его коллеги по несчастью выбрали психбольницу добровольно, — говорит художник-постановщик спектакля Кирилл Пискунов. — Это вопрос свободы внутри человека, внутренней организации личности, которая дает возможность открыть себя для творчества, любви, созидания. Между тем пациенты пришли в клинику, потому что жить в условиях несвободы, навязанной извне, проще. Мы стремились сделать историю вневременную…
В афише красный квадрат красуется в "терновом" венчике из колючей проволоки. Квадратно-гнездовая риторика — цитата из Малевича, яростно отвергавшего и опровергавшего старое искусство, традиции, жизнь. И еще красный — цвет опасности. Визуальное решение спектакля от Кирилла Пискунова очень мощное, подсказано образом Комбината, штампующего законопослушную массу электората. Панель управления неспящим монстром нависает над стеклянным аквариумом, где хороводятся безликие люди в белых одеждах. Но тема психопатии не особенно педалируется: вотчина медсестры Рэтчет и доктора Спайви сродни санаторию, тихой гавани, все мы одна большая дружная сумасшедшая семья, где нет секретов. И приступы коллективного экзорцизма в качестве психотерапии, где тебя живого ближние разбирают на запчасти, шокируют только пришедшего с воли новичка. Люди-призраки аккуратно вписаны в устойчивую систему. И так понятна холодная досада медсестры: в чистенькую песочницу, где чинно играют дети, ворвался гопник и все порушил. Непорядочек…
По мнению поколения тридцатилетних в лице худрука Чехов-центра Александра Агеева, "эту историю знают все, а потому ходить будут на артистов". И здесь есть чему искренне порадоваться — в первую очередь выбору исполнителя главной роли. Разбивая жесткую цветовую триаду — красное, белое, черное — в царство придурков входит свободный человек в джинсах и кожанке (Виктор Крахмалев). Лет через… цать, когда артист Крахмалев станет заслуженным деятелем в своем искусстве, эта роль войдет в реестр его самых значимых достижений. Молодой, азартный, честно влюбленный в жизнь, его Макмерфи — рыжий бродяга и плут, со вкусом пожил, хлебнул пороху и девиц без счета. Макмерфи-Крахмалев столь органически пластичен и легок, как будто заскочил с улицы по ошибке в больничку и искренне удивляется: как вы тут живете, дистилированные мои? С позиции нормального человека, а никакого не идейного Данко-бунтаря супротив тоталитаризма, он пытается привести в чувство "белых кроликов". Пафосно говоря, занимается возрождением достоинства в пациентах медсестры Рэтчет теми простыми способами, какие знает — картишки, аквадискотека, девицы, нарушаем, "а что, так можно было?". Его напору жизненной силы поддается даже доктор Спайви (Владимир Байдалов), подкаблучник Рэтчет. Потому что очень хочется жить не только по закону, но и по здравому смыслу. Хотя идея Макмерфи — что в богоугодном заведении проще, чем в тюрьме — особым рационализмом не блещет. А уж понятия "демократия, голосование" применительно к психушке звучат и являются издевательством.
Не умаляю ни в коем случае блестящей игры Виктора Крахмалева, но ему достался шикарный спарринг-партнер в лице Игоря Мишина, играющего первый сезон в Чехов-центре. Его Хардинг сногсшибательно достоверен, потому что девять из десяти человек — премудрые пескарики, как Хардинг, которых заставить выйти за флажки тяжелее, чем совершить Октябрьскую революцию. Со всей своей бархатной самоиронией, обаянием интеллекта, элегантностью лорда в пяти поколениях он пасует перед нахрапистой шлюхой-женой. Тонкий ход от режиссера: наваждение Хардинга, как и медсестру Рэтчет, играет Наталья Красилова.
Как бы ни набило оскомину вот это вот "через классику театр говорит на современные темы", из песни слов не выкинешь. Даже не по себе от того, как написанный полвека назад сюжет Кизи наполняется живой кровью реалий ХХI века. Женщины во власти набрали силу, их все больше и влиятельнее там — факт? Начинаясь почти игрой полов, конфликт "барышня и хулиган" перерастает в тяжелую стадию, в которой у Макмерфи нет шансов. Много вас таких было, и не таким рога обламывали — прямая, как рельс, стратегия медсестры. То ли робота, то ли душной старой девы, для которой важен порядок ради порядка, железный орднунг с санитарами-нацистами, телевизор смотреть только там, где положено. И сделать из новичка показательный живой труп, чтоб другим неповадно, для нее стало делом чести. А все потому, что не следует дразнить трудовую женщину при исполнении обязанностей, да и просто женщину.
Этот бедлам — Билли (Константин Вогачев), Мартини (Роман Мамонтов), Чесвик (Леонид Всеволодский), Скэнлон (Антон Ещиганов), Эллис (Артур Левченко) — дает срез общества потоньше всякого Левада-центра (признана в России иностранным агентом). На них глядя, понимаешь, что без внутренней свободы вполне можно обойтись, был бы коновод — Рэтчет ли, Макмерфи. Жвачку, девочек, покатушки примут с удовольствием, но благодетеля сдадут с детским простодушием и не поморщатся. Рэтчет с ее иезуитскими НЛП-шными ходами раскалывает их бунтики на коленях на раз. И относиться к ним надо с пониманием — се человек. И про этого обыкновенного человека можно разыгрывать вечные истории, ведь сказал же однажды режиссер Петр Фоменко: "Все давно уже было, просто нас еще не было".
Фото Чехов-центра
История про Макмерфи транслируется зрителю через индейца Бромдена. Как в кинофильме, роль могучего вождя-швабры до обидного купирована, так что лучше перечитать роман. Для Юрия Беляева, выпускника курса Валерия Золотухина, работающего второй сезон в Чехов-центре, это первая большая роль. По объемности она сравнима для актера с давним студенческим дебютом в спектакле "Прощание славянки" Дмитрия Егорова по роману "Прокляты и убиты" Астафьева в Алтайском молодежном театре. Делать натурные наблюдения в реальной психбольнице не пришлось, но пригодился опыт постановки спектаклей с пациентами психоневрологического интерната в бытность в Тильзит-театре. Рамки стороннего наблюдателя Бромдену-Беляеву тесны, в отличие от городских хлюпиков и маменькиных сынков, он — как часть Земли, в котором насилие придавило, но не убило здорового мироощущения, и кроткое безмолвие взрывается энергией побега ("мы во многом добровольно лишаем себя свободы. Влюбляешься или выбираешь профессию актерскую — своего рода самоограничение, не принадлежишь ни себе, ни семье, ни друзьям. Выбор несвободы тоже предполагает некоторую степень свободы, главное — осознанность принятия решения").
Смерть Макмерфи срежиссирована in brief. Бромден не душит его подушкой, а просто закрывает простыней лицо, потому что жизнь в Макмерфи уже закончена, и бежит на волю. И воля-то дается без усилий. Ничего не надо ломать, разбивать окно, просто скажи себе — я свободен, я побежал. Но добрался ли он до свободы, до "канадской границы", не факт. В видимости зрительного зала — до ближайшего дерева, где и остался на земле без сил. Зато Макмерфи остался непобежденным, хотя и мифом, и очень русской историей.
С точки зрения модных европейских трендов в Чехов-центре поставили несовременный, неправильный спектакль. У Баранникова негры-охранники белые, индеец не красный, а похож на Максимилиана Волошина, медсестра, страшно сказать, женщина, а не одноногий гей. И к счастью, в психбольницу не провели интернет. Только санитарам пошили антиковидные костюмы в качестве привета от коронавируса. Не дай нам Бог сойти с ума, нет, лучше посох и сума… А на красный квадрат так и просятся слова: "Я хотя бы попытался".
Билеты можно приобрести в кассах Чехов-центра и на портале
ООО "Сах.ком". Юридический адрес: Южно-Сахалинск,
ОГРН: 1046500642264.
16+