Из Бошняково в Пильво
ИЗ ГОРОДА ЗА СЧАСТЬЕМ
- Вот оно, счастье-то - с улыбкой сказала Марина. На безлюдном берегу сидит она на брёвнышке и смотрит в синее море.
- Вчера последний раз на работу вышла, и уже вечером, когда с внуком гуляла - ослабла пружина, и покой пришёл: я в отпуске.
Вечер, солнце садится за Татарский пролив. Отдохнув, мы надели рюкзаки и пошли по берегу моря на север.
Час назад мы приехали из Южного в Бошняково. Слева из окна автобуса впервые увидели необычные для Сахалина горы, они не образуют хребты, одиноко и гордо стоят они отдельно от всех. Это древние вулканы: Ичара, Краснова... Красиво. А вот из окна справа - печаль: из молодого леса трубы печные торчат. Это разруха бывшего посёлка Тельновского. Каждой погибшей хате - отдельная надгробная стела: труба из красного кирпича. "Сахалинская Хатынь" - сказала Марина. Словно войной здесь прошли лихие 90-е. Поэтому мы идём быстрым шагом на север: хотим заночевать как можно дальше от Бошняково с его лязгающим портовым экскаватором, с людьми, их кладбищами, их проблемами. Хотим остаться на диком берегу - втроём.
ВТОРОЙ ДЕНЬ
Уже и следов людей нет. Лишь изредка - с севера ль, с юга - прочертит горизонт быстрая лодочка краболовов. Особенность этого безлюдного берега: сколько ни идём всё дальше от людей, а в море через равные промежутки покачиваются перевёрнутые вверх дном пластиковые бутылки креветколовов. Лукоморья больше нет - бутылкоморье. Шутка, мы вполне довольны маршрутом. Самое главное - здесь нет машин. След протектора на песке сразу наносит болючую рану чувствительному сердцу пешего туриста.
Вот дружелюбное море подкинуло нам пеленгаса. Он лежит на полосе прибоя, на хвосте свежая рана от нерпичьих зубов. Вечером запекли его на угольях костра в фольге, в соевом соусе. А вот большая голова акулы на берегу, ровно отрезана от тела… ровно-ровно! Неужто касатка пообедала?
Красиво заночевали в спокойной, уютной бухте - не доходя мыса Сигнального. Рядом с палатками ручей вывалил на пляж кучу каменного угля. Полез вверх смотреть, что там… На склоне из земли торчали торцы досок, чёрные от угольной пыли. Шахта! Старая японская шахта… Позже утянутая морским отливом вода обнажила вагонную пару колёс, ржавые рельсы. Бошняковский район… не здесь ли наш Бошняк нашёл первые угольные пласты?
Закинули в костёр мокрые камни угля, и он тлел-горел до утра.
На ночь я утопил в море чилимницу, и утром все завтракали мелкими окунями и крабами-волосатиками. Походная чилимница - выгодное вложение в вес снаряжения. Это возобновляемый ресурс моря - в отличие от запасов тушенки, девять банок взяли невозобновляемых.
После завтрака полезли гулять на Сигнальный. Его плато, как одичалый сад, красиво живут здесь розовые лилии, прячется изящный Венерин Башмачёк (японцы зовут этот цветок: "голова самурая"). По узкому, опасному гребню Сигнального прошли далеко в море, до конца. По местной легенде, когда-то на мысу радиоактивным фосфором был нарисован круг, ночью он светил японским кавасачкам, а потом и нашим рыбакам-колхозникам. Отсюда название мыса.
Море начинало штормить, и Сигнальный стал непроходим. Валера включил навигатор, полезли искать верховую дорогу. Нашли, довольно хорошую для пешеходов, но на траверзе мыса Полевого она стала непроходимой из-за молодого леса. Для интереса спилил ольху, посчитал кольца. Лет 15-20 назад прошёл здесь последний советский лесовоз…
В первом же распадке за Полевым мы оставили "дорогу" и с радостью спустились к морскому простору.
ЗВУКОВЫЕ ОБМАНЫ ШТОРМЯЩЕГО МОРЯ
Обходим очередной мыс, поднимаю глаза к небу: вертолёт? где он? Нет, это одинокая и длинная волна косо ложится на камни, от того мыса на наш, рокочет, как турбина "Ми-8".
Проходим мыс Оркунай. У берега моря в траве убогая хижина. Для троих маловата, и мы утоптали траву под большую палатку, подправили сгнившие лавки и стол летней кухни, сели ужинать. Татарский пролив бунтовал, кидался на сушу. Раздался вдруг треск валежника, от моря кто-то тяжелый сквозь траву шёл - к нам. Я вскочил, сжимая фальшвеер… тишина, никого… Налетел очередной вал и с сухим треском разбился о пляж. Море трещало о берег, как валежник под зверем.
Ночью шторм усилился и из зверя превратился в железнодорожный состав.
Вода в двадцати метрах от палатки, спиной на коврике чувствую, как волны налетают сериями. Минутная пауза - и череда мощных ударов сотрясает пляж, глухо стучат стыки рельсов, трогается тяжёлый поезд, станция Белкина…
Утром переселились в большую, удобную избу чуть дальше от моря. Там уже не было пляжа, вода билась о камни, и я днём выходил из избы, прислушивался к войне моря и скал. Трах-тах-тах… Бог суши отстреливался от взбесившегося бога моря сухими щелчками пулемётных очередей.
ПЛЕННИКИ УРОЧИЩА БЕЛКИНА
По берегу полетела белая пена, все мысы стали непроходными. Пережидая шторм, мы прожили в охотничьей избе двое суток.
Когда-то давно здесь шумно жил трудолюбивый японский посёлок. Из глубины острова к берегу шла дорога, в угольные забои спускались шахтёры, военное училище выпускало курсантов, а вся долина реки была оплетена насыпями грунтовых и железных дорог. Сейчас на всё огромное урочище Белкина - нас трое. Нынче случайный человек пройдёт мимо по берегу моря и даже не догадается о прошлом долины, тайну труда рук человеческих хранит густая, выше роста трава.
Утром, с лёгким рюкзаком и лопатой, мы пошли на раскопки по правому борту долины, где японцы прорубили в скале железную дорогу. Нынче она в буреломе и молодом лесе, местами в листве под ногами тускло блестят узкоколейные рельсы. За ручьём на рукотворной террасе Марина нашла очертания фундамента дома. Рядом подозрительный бугор. Начали копать, с трудом врубаясь в корни молодого тиса. Пивные бутылки тёмного стекла лежали слоями, одна на другой. Вскоре мы накопали их два десятка, все времён Карафуто, а также осколки керамики, обручи бочек, остатки обуви. Посуды, даже осколков, здесь не было.
Время к обеду, и Валера с Мариной пошли обратно по конке, а я достал свисток и, посвистывая, начал спуск к реке сквозь высокую траву с медвежьими тоннелями-тропами, его следами, его дерьмом. В сумрачной пихтовой роще в хвое светился белый ободок, и я поднял первую здесь овальную керамическую кремницу. Рядом в яме валялась метровой высоты конструкция, спираль из трубы - какой- то охладитель, похожий на гигантский самогонный аппарат. Уткнулся в высокую насыпь дороги, плотно заросшую выше роста крапивой. Прячу руки, бодаю крапиву головой в капюшоне. Уже не рад, что попёрся сюда в одиночку, везде умятые медвежьи лёжки, он здесь живёт, его дом здесь… Не выдержал, начал громко орать "16 тонн".
Раньше я часто пел: "Мишка, мишка - где твоя сберкнижка?", но после случая на Пурш-Пурше, где на нас в такой же траве бросилась медведица - после этого я медведям вопросы не задаю, остерегаюсь.
Летели мальчики на восток,
Вот видят мальчики городок,
Заходят мальчики в карусель,
16 тонн летят на цель!
С воплями и руганью… вдруг наступаю на что-то звонкое. Нагибаюсь в траву, под куст бузины… земля внизу усыпана осколками разноцветной японской посуды, есть почти целые тарелки и сакедзуки - и свежевскопанная земля. Понятно: тут весной работали копари-поисковики. После зимы в чистом поле без травы, хорошо им было... Лопаты у меня нет, да и желания копать совсем пропало, и я продолжаю путь к реке, с песняками и матюками.
Вот и река, широкая, как проспект. Прячу свисток, петь и громко заявлять о своём присутствии здесь уже не обязательно.
ПЯТИДЕСЯТАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ
За очередным мысом открылась вдали бетонная башня-труба электростанции бывшего японского посёлка Амбецу. Стоит прямо на берегу. Начинался дождь, на станции и спрятались от непогоды, заночевали. Здесь ещё с прошлой осени знакомая нам группа туристов (Комази и другие) набросали на бетон травы. На ней и поставили палатки.
С запада кирпичная стена станции вся в мелких проломах, возможно, это результаты обстрела с моря наших кораблей в августе 1945 года. Большой пролом с юга - это вытаскивали ценное оборудование. По каким-то причинам победители не смогли дать вторую жизнь этому большому горно-обогатительному комбинату. Возможно, тут нужны были специалисты высокого уровня, их надо было завозить с материка…
Нынче здесь лишь флора дружит с временем, деревья с кустами упрямо лезут в проломы своими дикими кудлатыми головами, лианы оплели стены техно-храма прошедшей эпохи, и со временем он будет, как покинутая капитель ацтеков. И это - хорошо.
Утром с трудом, по грудь в воде форсировали диориты мыса Пограничного. Здесь проходит знаменитая пятидесятая параллель, старая граница разделяла осыпавшиеся окопы двух враждовавших империй.
А вот и люди, мы рады им после недели одиночества. Это живой посёлок Пильво, камень Львиный, мыс Коврижка и скалы Волнолом в бухте Корсакова, красивейшее место.
Вечером попутка подвезла нас до железной дороги.