Морской олень
25 апреля. Место силы
Ровная дорога на юг до озера Буссе - и за рекой Шешкевича джип начинает медленно лезть вверх на Тонино-Анивский хребет. Под колёса бегут весенние ручьи, а солнечные поляны с первой травой чередуются с сугробами выше машины. Лишь четыре дня назад два трактора освободили дорогу от снежного плена.
В горах всегда веселей, колея опасно идёт над пропастью серпантином, мой приятель Зверобой вертит рулём, головой. Озирается:
- Какая дорога! Красивей не видел на юге Сахалина!
Я вспомнил, что севернее местного посёлка Новиково есть дорога через перевал на Анивское побережье. Местные жители из-за красивых видов назвали её "итальянская". Я был в Италии, два раза. Некоторые итальянские дороги я б назвал "сахалинские". Вы понимаете, о чём я? Не надо сравнивать, Сахалин своя красота.
С перевала увидели, что вечерний туман уже лёг на берег Охотского моря. Мы не стали съезжать вниз в эту промозглую сырость и остались вечерять здесь, на весенних горах с великолепным видом на десятки километров окрест. Внизу сверкала солнцем линза залива, а на мысе Анива ясно был виден форпост горы Крузенштерна.
Глотая слюну, я запекал на костре жирную куриную ляжку, а мой молодой товарищ… от Зверобоя остался только ник: полгода назад он стал сыроедом. Очистил организм, похудел на одиннадцать килограммов.
Он аккуратно разложил на траве свои коробочки с белыми ростками пшеницы, с проращенными в шунгитовой воде семечками подсолнуха, с миндалем, грецким орехом и фруктами, с сушеными навагой и корюшкой. Перед поездкой обещал, что выпьет со мной, но энергетика места и осветившая нас божественная красота солнечного заката предложили ему отказаться от моего вишнёвого самогона - и он выбрал красоту, а не друга…
Через два часа в машине мы уснули в этом "месте Силы", как два бога, старый и молодой.
26 апреля. День страстей
Утром съехали к морю, из дверей рыбацкого стана вышли двое.
- Можно здесь машину оставить?
- Можно. Куда собрались?
- Хотим прогуляться на север до мыса Великан. Там заночуем, завтра вернёмся.
- А у нас вчера сторож из комы вышел, наконец-то. Медведь помял. Поэтому никуда мы здесь не ходим и вам не советуем.
Подумав, Зверобой достал из машины второй фальшфейер и дал его мне.
Позже другой человек рассказал нам версию конфликта: сторож увидел медведя, взял ружьё и пошёл в его сторону. Решил "посмотреть", куда он пошёл. Медведь в три прыжка сел на него, укусил два раза за голову, подрал лапами. Сторож успел выстрелить в воздух, медведь убежал.
Так это было или не так… Мы уходили в медвежьи края, без оружия, и нам хотелось верить, что это было не так. Сахалинский медведь крайне редко просто так, без видимой причины нападает на человека.
За первым же мысом начались следы медвежьих лап на песке, и здесь же под прибойной скалой лежали останки погибшего оленя: четыре копытистых ноги, клочки серой шкуры. Второго изюбря нашли в лесу рядом с морем. Третий, довольно хорошо сохранившийся олень, лежал в разрушенном домике безлюдного рыбачьего стана - явно не сам полез туда помирать. Рядом по чёрной, оттаявшей от снега земле проложил свой свежий след трак снегохода.
Идём дальше - ещё кости, разбросанные по пляжу. После известия о стороже всё это давило на психику. Вот так прогулка! Своеобразная энергетика кладбища не входила в наши планы. Как они все погибли? Предположили, что виновата прошедшая зима, на редкость снежная. Медведи. Ну, и люди, конечно - вольные стрелки Сахалина, охотнички-браконьеры.
Забегая вперёд: за примерно десять километров маршрута мы нашли десять павших оленей.
Позитив весеннего ветра, солнца и волн уравновешивает негатив, море дарит нам морских ежей, и я тоже становлюсь сыроедом. Вместе со Зверобоем едим их икру (вкусно, но много не сьешь), перекусываем крапивой, выросшей на береговом склоне (невкусно) и морской капустой, весной она нежна и вкусна, съесть можно много.
Гав-гав! - три собаки бегут нам навстречу, у одной морда измазана кровью. Облаяв нас, они ходом пробежали по пляжу на юг (мы знаем, они со стана на мысе Грозном) - а мы увидели очередного оленя, лежавшего на левом боку.
- Смотри, он глазом моргает! - воскликнул Зверобой.
Это была ещё живая олениха, судя по животу - стельная. Из обгрызенной собаками нижней челюсти фонтанчиком пульсировала кровь. Возможно, они и загнали её. Втроём, после зимы ослабевшую.
- Она не жилец, надо облегчить её страдания, перерезать горло - сказал Зверобой.
Он достал нож, протянул мне:
- Сможешь?
- Ты что! Это ж не наваге голову отрубить… она мне потом год будет сниться!
Он ещё с минуту стоял над её головой, потом сунул нож в ножны и молча пошёл на север… я следом… говорить не хотелось…
Великан был уже рядом, и мы разделились: Зверобой пошёл по берегу, а я по ещё не езженной в этом году дороге в лесу, она вся в снегу. Как и на берегу, здесь тоже поверх изюбриных следов уже прошлёпали когтистые лапы проснувшихся медведей. Опять увидел двух оленей, прямо на большой поляне мыса Великан - слава Богу, они были живые! "Наконец-то, Дарвина чёрт возьми… не все погибли!" - подумал я. Опешив от неожиданной встречи с человеком, изюбри секунд десять разглядывали меня, потом ускакали в лес изящными прыжками. Сразу стало легче на сердце от живой красоты… надоел этот Дарвин, нерусский англичанин грёбаный.
Пора ночевать. За мысом нашли уютное место вверху на утёсе, с видом на море. Неподалёку лежал огромный чугунный котёл (японский, времён Карафуто) - а севернее были видны плоский остров с колонией чаек и знаменитые каменные арки - одно из самых красивых мест этого побережья.
Зверобой быстро поставил свою лёгкую (меньше килограмма) двухместную палатку, я возился с барахлом…
- Вова! Косатки!
Он не отрываясь смотрел в монокуляр. В пятистах метрах внизу резвилась семья: здоровенный папа-кит, ребёнок размером с дельфина, его мама, братья и сёстры. При выдохе из их дыхал струями летел пар. Уже много раз видел эти огромные плавники, на переходах, как они синхронно и величественно вспарывают поверхность морей-океанов - но здесь было что-то другое, какая-то суета. Они все кружились на одном месте, беспрестанно ныряя-выныривая. Сквозь толщу воды угадывалось светлое пятно рифа - там они и кружили, над подводными скалами. Вдруг из глубины всплыл пузырь крови - и сразу закричали, заплакали чайки, полетели со своего острова справлять тризну по убиенной нерпе. Постепенно пятно крови приобрело форму большого сердца, чайки пикировали туда и хватали с поверхности какие-то красные куски… косатки медленно уплывали в открытое море. Через десять минут ветер растянул "сердце" в длинную и узкую полосу, чайки потянулись на берег, и когда я приволок последнюю сушину для костра и снова глянул вниз - там было, как писали в старых романах: "Уже ничто не говорило, что здесь разыгралась трагедия".
Всю ночь хлестал холодный дождь. Упругий ветер-южак молотом вбивал волны в утёс, порывами бил в стенку палатки, в меня - через пустой рюкзак, которым я загородился от конденсата - и сквозь сон чудилось, что это мёртвые олени и нерпы тычутся в бок, командовал ими сторож с окровавленным скальпом. Просыпался, думал: "Вот страстей-то насмотрелся… впервые так плотно, всё в один день…"
27 апреля. Морской олень
Утром я предложил идти назад не по прибою, а рядом с морем по полке в тайге.
- Вчерашняя олениха скорее всего погибла. Если пойдём по берегу, рискуем у её тела нарваться на засаду медведя.
Зверобой согласился, и мы пошли на юг по верху. В лесу спугнули ещё парочку изюбрей, потом Зверобой нашёл старый череп оленя с двумя роскошными рогами в шестнадцать отростков. (Приглядчивый! Всегда всё видит раньше меня.) Рога были тяжелей его рюкзака, и он решил оставить их там же в лесу.
Сверху тщательно осмотрели песок вокруг вчерашней оленихи: медвежьих следов не было. Спустились на берег и, не задерживаясь, с досадой прошли мимо неё. Тело подвинул и замыл песком ночной прилив, смерть так и не закрыла её правый, большой и печальный глаз.
А спустя километр увидели труп медведя. Вчера его здесь не было! Небольшого, килограммов на сто пятьдесят. Лапы с когтями обрезаны, вспорото брюхо и вынута желчь - и уходящие на юг следы квадроцикла… Потом нам сказали, что это были браконьеры с одного из местных станов.
На одном из мысов Зверобой достал свой монокуляр, стал разглядывать берег:
- Вижу одинокого оленя! Стоит на берегу, к нему бегут собаки.
- Вчерашние собаки?
- Да. Олень с маленькими рожками, самец… Давай скрадём его, "расстреляем" из фото в упор.
Опять поднялись на таёжную полку и, стараясь не трещать валежником, пошли к оленю над морем меж деревьев. Осторожно с обрыва выглянули на берег - до оленя осталось пройти метров сто. Ниже нас, на травянистом склоне стоял он, туда с пляжа загнала его белая лайка. Метров с десяти облаивала его, ближе подойти боялась.
Удивительно: был сильный шум от южного ветра, и грохот прибоя, и собака лаяла - изюбрь услышал фотоохотников! Спрыгнув вниз, он остановился на берегу. Уши вертелись как два локатора, он силился разглядеть нас сквозь заросли медвежьей дудки. Собака поднялась по склону и стала ласкаться ко мне, а олень… Олень поскакал прямо в море по обнажённому отливу - и с ходу бросился в волны, поплыл.
Прошло минут пять.
- Долго он не выдержит в весенней холодной воде, сейчас повернёт к берегу - сказал Зверобой.
Но олень плыл и плыл в открытое море, никуда не поворачивая. Прошло десять минут.
- На Хоккайдо заплыв делает…
- Нет, прямо по его курсу Курилы…
Уже и в 10-кратный монокуляр я с трудом различал голову, плывущую в волнах.
- Сейчас крякнется наш олень, утонет от переохлаждения - с сожалением сказал Зверобой. - Смотри, ещё льдины плавают, вода около ноля градусов.
Было неприятно на душе - это мы его в мокрую морозилку загнали…
"Куда ты плывёшь!" - думал я, напряжённо вглядываясь в море. "На восток плывёшь, с ума сошел…поворачивай, поворачивай… на юг или на север…"
В километре от берега он повернул. На юг. В монокуляр хорошо была видна его голова в профиль, как плывёт он без устали, с хорошей скоростью. Как каяк maksimPetrovich-а . Описав полуторакилометровую дугу по штормящему морю, изюбрь вылез на островок возле берега.
Я уже хотел посмеяться над смертным прогнозом товарища, но он опередил меня:
- Вот видишь, налопался на склоне свежей крапивы - и всё ему пофиг, даже Охотского моря хардкор. Вот такие мы, сыроеды! - и Зверобой с гордо поднятой головой начал спускаться к берегу. Я только руками развёл: вывернулся, гад!
Мы шли по пляжу мимо изюбря, а он всё стоял на островке в море, грелся на солнышке, потряхивал ушами. Ждал, пока мы пройдём мимо подальше на юг. За мысом я последний раз оглянулся. Нагретый солнцем воздух волнами поднимался с обнажённой литорали отлива, из-за него в монокуляре олень двоился, троился, и мне померещилась тельняшка на нём и белая фурага с крабом меж рожек. Морской олень.