Музей под открытым небом

21 сентября 2013 года

Суббота. С погодой повезло. Над полуостровом Крильон ясно, и мы можем смело штурмовать самую южную точку Сахалина. Маршрут традиционный для путешественников: Южно-Сахалинск - Ловецкий перевал - Невельск - Горнозаводск - Шебунино - м. Кузнецова - м. Крильон.

Выехали в половине второго. На дорогу до Невельска уходит полтора часа. Еще час до Шебунино. Здесь ничего приметного - дорога пылит. Кое-где она вырвана большими кусками проточными водами. Линия электропередачи установлена под дорогой у самого берега и над ней выглядывают половинки деревянных истуканов связанных между собой токами.

Два человека на Лопатинке пытаются поймать горбушу на подсечку. Кусок железобетонного японского моста в никуда в Шебунино у самого синего моря будто из белого мрамора похож на веранду. Он ничего не соединяет кроме как эпохи, которые остров переживает чаще других регионов…

Всюду деревянные и бетонные обломки всевозможных сооружений, которые приводят в уныние всякого путника.

…

Грунтовка заканчивается, и дальше путь лежит по песчаным пляжам западного побережья. Останавливаемся, чтобы уменьшить давление в шинах. Речки с тихими, добрыми названиями - Луговка, Перепутка, Брусничка, Вольная, увидевшие свет в предгорьях Южно-Камышового хребта, пересекают путь. Воды в них, как говорят - воробью по колено. Все крупные дожди упали на континенте, не дотянувшись до Сахалина. Устья забиты морской капустой - она всюду и скользит под шинами машин.

Осень осторожно скручивает и стряхивает листья, проминает, сваливает на землю высохшую траву, чтобы вспыхнуть желто-красными пожарами, пролиться буйством красок над сопками и долинами, которыми так привлекателен Сахалин.

Стволы деревьев, выброшенные морем, едва приметны и опасны при наезде. Они бьют автомобили под дых, сбивая ритм движения, захватывая дыхание. Водители снижают скорость, прислушиваются, чтобы почувствовать повреждения ходовой части, и затем снова разбежаться, подминая под себя песок, оставляя на потом восстановление всего того, что не мешает передвижению.

Берег вспыхивает синими и красными шарами, которыми рыбаки метят рыбацкие сети или крабовые ловушки. Лососевый беспредел на исходе. Всюду изумрудные пучки капроновых сетей, канаты, пластиковые бутылки. Море будто старается вернуть человеку потерянное, утраченное по случайности, по небрежности, или брошенное из ненадобности…

Мыс Виндис - огромная столообразная выдающаяся в море гора. Время от времени смельчаки взбираются на нее, сильно рискуя на острых стенках. Вывешен канат в самой верхней вертикальной его части. Археологи однажды обнаружили там остатки наблюдательного пункта древнего человека - куски каменных орудий, наконечники стрел. Наверняка на ней не раз вспыхивали сигнальные костры, предупреждая соплеменников об опасности, откуда бы она ни приходила - с севера или с юга. Что-то вроде пограничной стражи. На ней же можно было отсидеться, при наличии запасов воды и еды, спасаясь от неприятеля. Жизнь древних людей на острове не была спокойной, а береговая полоса служила не только источником жизни, но естественным путепроводом для передвижения вооруженных, а позже и купеческих отрядов…

В нашей группе вчерашние студенты, специальности самые разные - от финансового менеджмента до геологоразведки. При этом они не сильны в естествознании.

Один из них, увидев, как над морем взлетела и снова скрылась горбуша, уверенно свидетельствует:

- Вытряхивает икру.

- Икру она откладывает в пресной воде, на нерестилищах, а прыгает потому, что удирает от нерпы, - поправляю я.

- Она запоздала, поэтому мечет икру в море, я даже горб видел, - настаивает мой оппонент.

- Горбы украшают самцов…

И так до бесконечности. То, что кажется очевидным, требует объяснения.

От мыса Виндис просматривается мыс Кузнецова - каменная колоннада, простирающаяся на полтора десятка километров у моря, делая непроходимой для автомобилей и человека береговую полосу. И здесь на песке мозаика из выплеснутого морем мусора, нарезанная протекторами автомашин глубокая колея. Несколько минут внимание занимает табун лошадей и их нервное стремительное бегство от железных коней.

У самого мыса живут люди. В 16:20 взору открылась широкая долина с уходящей к зеленым сопкам рекой Кузнецовкой. Несколько домов у самого берега и дальше по долине тоже. Здесь, вероятно, был рыболовецкий совхоз. Из-за забора, прикрывающего поселок со стороны моря, мужчина и женщина, исполненные из бетона, смотрят на море. На лугу пасутся коровы, лошади, кормятся стаи домашних уток и гусей, которые в панике не разлетаются, завидев человека. Православный крест на горочке, часовня с лестницей, поднимающейся в небо. Во всем живость, определенность, миролюбие… Русская патриархальная деревня и только.

Собака у ворот на цепи лает, предупреждая хозяев о визите нежданных гостей, а затем ластится к нам.

- Можно посмотреть на медведя? - спрашиваем мы вышедшего на лай собаки мужчину.

- Да, пожалуйста.

К визитам здесь привыкли. На пустынном берегу это некоторое развлечение для путешественников. Медведь сидит в клетке, сваренной из толстых металлических прутьев. Они ржавые от времени и морского климата. Молодая девушка как раз пришла кормить грозного зверя. Она приоткрывает у самых лап дверцу и тянет наружу кастрюлю, при этом разговаривая с ним:

- Дай, дай чашку…

Медведь заученным движением подталкивает посуду к ней. Девушка сваливает в неё нарезанную серебряными полосками красную рыбу и какие-то овощи.

- Бери, - обращается к медведю девушка, и тот лапой подтягивает еду к себе.

За спиной медведя наклонный лаз, по которому он может проникнуть в небольшое болотце и принять водные процедуры. Оно тоже ограничено прочной клеткой.

Медведя зовут Лешкой. Зимой он спит здесь же в приткнутом к клети ящике, выкрашенном синей краской…

Сфотографировавшись с медведем, переезжаем Кузнецовку и лезем на перевал. 9-10 километров плохой дороги на высоте 200 метров над уровнем моря можно пройти в течение часа - если не дождь. Узкая, в одну колею с глубокими рытвинами, она испытывает водителей и их автомобили на прочность. Эту дорогу упомянул каждый пишущий джипер. Действительно, есть пара мест, где легко свалиться на бок, а то и на голову и без помощи друзей туго. Потому все путешествующие здесь одной машиной не ходят…

Над дорогой сплетаются ветви деревьев, по обочинам стоят гигантские деревянистые стебли травы, с которых уже просыпались семена. Слева по ходу движения у седловины высится гора, похожая на монгольскую юрту. Справа за спиной мелькнул маяк на мысе Кузнецова. Маячный комплекс на мысе Сони (м. Кузнецова) был построен японцами в 1914 году. В 1947 году все японские географические названия были заменены на русские. Несколько поворотов, огибающих сырые, темные ущелья и мы сваливаемся вниз к устью речки - кажется это Замирайловка. Пожалуй, она самая глубокая после Перепутки на пути к Крильону. На дне тут и там светится тухлая горбуша. Какое то шевеление все же удается обнаружить - тени нескольких рыб прорезали течение.

Здесь стоянка охотников. Издали разглядываем друг друга. На животах у них блестят металлические части оружия - руки сверху. То ли вернулись с охоты, то ли готовятся к ней…

До Крильона рукой подать, но не тут-то было. Прилив пригнал в берегам воду, и пройти морскую часть пути к Крильону с подъемом воды не удастся. К тому же навстречу прошла колонна из нескольких машин, которым удалось прорваться на север.

- Вода под бампер… - сообщают они и уходят на перевал.

Решаем остановиться на ночевку. Из плавника сооружаем костер. Еду готовим на газовых плитках. Люди сносят еду на общий стол, сооруженный из двух картонных коробок. По дороге, на которой скрылись джиперы, скатилась, будто отлетевшее колесо, луна и, подскочив на пригорке, застывает на темном небосклоне.

Ставлю палатку - остальные предпочитают спать в автомобилях. Всю ночь то одна то другая машина рычит двигателем, чтобы согреть остывающее железное нутро и шумит море.

22 сентября

Воскресенье. К шести часам я уже на ногах. Головешки в костре светятся красными точечками. Собираю обломки дерева, сухую траву и раздуваю пламя. Пронзительно пахнет морскими водорослями.

На востоке занимается рассвет. День обещает быть ясным, теплым. Начинается отлив, и у нас шесть часов времени для того, чтобы побывать на мысе Крильон.

В восемь утра, позавтракав, бросаем машины на юг. Вдоль берега мели - каменные настилы, едва прикрытые водой, на которых множатся микроорганизмы, мелкая рыба, рачки и крабы и зреют морские травы. Чайки взлетают при приближении машин и, сделав полукруг над водой, садятся на валы из морской капусты.

Наблюдаем, как двое мужчин и женщина занимаются морским собирательством - ловлей крабов. Они выбирают их из каменных трещин, - панцири в две детских ладошки.

Лезем в воду, участок в 100-200 метров вдоль каменистого берега проходим по открытой воде. Глубина подходящая, и "плавание" завершается благополучно. Серые круглые камни будто расступаются перед автомобилями, обозначая проход, Отсюда мыс Крильон хорошо виден - будто наконечник стрелы, выброшенной из огромного лука…

Слева по ходу движения на морской террасе остается средневековая крепость Сирануси - валы и рвы, выстроенные чжурчжэнями, и сейчас трудно одолеть из-за крутизны и прочных стеблей густо растущего всюду камыша. Через нее транзитом проходили товары из Китая в древнюю Японию.

Въезжаем на обрывающееся в море каменное плато. С мыса Крильон хорошо виден японский архипелаг. До мыса Соя на севере Японии едва ли сорок километров. Небо голубое, чистое без единой соринки.

Долгое время территория полуострова представляла собою перешеек между Сахалином и Хоккайдо, т.е. являлась частью огромного Сахалино-Хоккайдского острова, не раз меняя свои очертания, пока 12 тысяч лет назад не отделилась окончательно. Именно на это время приходится обрыв "обсидиановых троп" - путей, по которым осуществлялась миграция древнейших охотников за обсидианом, сырьем для изготовления орудий труда и охоты.

А сейчас мыс Крильон заставлен беспорядочно выстроенными в разное время и большей частью разрушенными строениями, заборами, теплицами, ржавыми цистернами.

Продираемся к самому обломанному острию мыса. Здесь стоит памятник воинам, погибшим при освобождении Южного Сахалина от японских милитаристов. Сверху вниз ведет металлическая лестница, у подножья монумента лежат венки, которые ежегодно на День Победы возлагают к памятнику сахалинские джиперы.

Светлым пятном смотрится выкрашенное зеленой краской с белыми рамами окон задание погранзаставы и, может быть еще оранжевый поясок на каменной башне крильонского маяка…

Все остальное в глубокой коме - ржавая наблюдательная вышка, будки с висящими на арматуре кусками бетона, остатки каменных лабиринтов, в которых когда-то жил японский технический персонал маяка. Блоки соединялись друг с другом коридорами, чтобы в непогоду можно было легко переходить из одного помещения в другое. Внутри кучи мусора, обломки бетона, пустые дверные и оконные проемы.

В одном из блоков кем-то устроена сауна. У входа две пластиковые рыбные корзины с мелким углем. Ванна размером с кузов маленького грузовика для любителей моржевания. Разбросанные кругом чурбаки с воткнутым в одну из чурок колуном в эпицентре, резиновые шланги, колодец. Кажется, здесь умеют сохранять дождевую воду…

На краю мыса Крильон сложенная из красного кирпича, пришедшая в негодность электростанция, построенная вероятно одновременно с маяком, с высокими сводчатыми проемами окон и выломанным входом. Внутри осыпающиеся ржавчиной механизмы. Здесь при некотором воодушевлении администрации Невельского района и участии заинтересованных лиц можно было бы сделать небольшой музей с фотовыставкой и предметами, отражающими историю маяка и событий, связанных с ним и не только. Экскурсия же на местности стала бы естественным продолжением музея, частью организованного культурного пространства, а приток туристов куда более заметным, чем сейчас.

А посмотреть есть на что! У самой подошвы скалы, на которой стоит маяк, находится фукшток - рейка с делениями для измерения колебаний водных масс в проливе Лаперуза, установленный в такой же осенний день - 22 сентября 1895 года в присутствии С.О. Макарова - впоследствии командующего всеми морскими силами на Дальнем Востоке. Через год были завершены работы по строительству здания Крильонского маяка. Сюда сразу после захвата Южного Сахалина японцы стали пробивать дорогу по восточному берегу, была построена метеостанция. Здесь в предгорьях Южно-Камышового хребта был выстроен укрепрайон, при возведении которого японцы максимально использовали защитные свойства местности. Поднимаемся в сопки со стороны пролива в двух километрах от мыса Крильон. В горловине ущелья домик с миниатюрными входом и тремя окошками. Выше врезанный в сопку бункер длиной до полусотни метров то ли для хранения боеприпасов, то ли автотехники. Ровная площадка, похожая на плац. Рядом сохранившиеся фундаменты казарм, монументальный умывальник из бетона на два десятка японских военнослужащих, колодец. Для облицовки периметра военного городка и сооружений использован природный камень…

Дорога домой вымощена булыжником. На самом верху ущелья она делает поворот почти под прямым углом и выходит на южный склон сопки, ниспадающий к мысу Крильон. Здесь, замыкая большой круг, она соединяется с дорогой, ведущей к действующему радиолокационному комплексу.

Останавливаемся и, выйдя из машин, с ходу натыкаемся на бывший командный пункт японцев, откуда хорошо видна акватория пролива Лаперуза. Ниже, подпоясывая сопку, стояла их артиллерийская батарея, с хитроумными ходами сообщения. Капониры частично разрушены. Ржавые стволы пушек нацелены на море. Мои спутники, вооружившись фонарями, смело исследуют подземные галереи, надолго исчезнув из виду. Высота переходов около 180 сантиметров, длина же кажется бесконечной. Стены чистые, все провода давно вырезаны охотниками за цветным металлом. Всюду устроены выходы к артиллерийским орудиям, имеются вентиляционные шахты …

Время бежит быстро… Вновь устремляемся на север, повторяя пройденный путь.

За период Карафуто на Крильоне японцами было создано около 50 населенных пунктов, большинство из которых были хуторами. Жители занимались лесозаготовками, рыболовством, собирательством, огородничеством. Имелись почтовые отделения, школы, магазины, культовые учреждения…

Русские поселенцы поселились в тех же самых селениях. Японские хутора были разграблены, и превращены в охотничьи домики, часть из них сгорела, постепенно все это приходило в упадок, разрушаясь и разваливаясь. Дольше всех "продержались" самые крупные поселения - Атласово, Перепутье, Хвостово.

Неподалеку от мыса Майделя в складках местности видна труба бывшего японского крабового заводика. Туда по склону ведет разбитая дорога. Здесь располагалась танковая батарея - четыре давно устаревших машины советского периода пушками к морю - стоят, будто на музейной полке. Можно забраться внутрь и попробовать работу механизмов по наводке орудий. Они густо смазаны солидолом и поддаются крепкому усилию. Имеется укрытие для личного состава - будто кусок трубопровода с встроенными с обеих сторон массивными металлическими дверями…

На входе на террасу стоит буддийская ступа - примета японской истории колонизации острова. Она сильно разрушена морскими туманами. На переднем плане портрет молодого мужчины. Фанера с обсыпающейся краской свидетельствует о том, что здесь служил и трагически погиб в начале 90-х минувшего века рядовой Матевосян.

Надпись составлена на русском и армянском языках. Жаль, когда молодые люди гибнут, но ступа, мне кажется не самым подходящее местом для памятного знака. Может быть армянской диаспоре стоит поставить памятник воину где-то в ином месте…

На обратном пути у южной оконечности мыса Кузнецова посещаем водопады. Два потока органически вписаны в древний ландшафт. Короткая остановка. Быстро согреть воду для чая не удается. Налетевший ветер отбрасывает пламя в стороны...

Издалека видно разбитое вдребезги судно. Оно разорвано штормами на куски - напоминание о грозных стихиях, время от времени потрясающих полуостров. Земля подвижна и все еще устанавливает свои размеры, кроша горные хребты, поднимая морское дно и высокие волны…

В Невельске заправляем опустошенные бензобаки. В Южно-Сахалинск въезжаем в сумерки.