Последнее слово Горбачева: "Я ни копейки не брал, и Хорошавин это знал"
17 октября в Южно-Сахалинском городском суде было закончено судебное следствие по уголовному делу Вячеслава Горбачева, бывшего руководителя секретариата правительства Сахалинской области при Александре Хорошавине. Прокурор
Ваша честь, я полностью осознаю свою вину и прошу суд принять во внимание мое заявление. Коротко постараюсь высказать свое последнее слово, которое было предоставлено судом. На Сахалине я прожил более 40 лет. После института в 1977 году приехал в Корсаков, поработал на стройке. Через год меня взяли в корсаковский горком комсомола. Через год меня избрали первым секретарем корсаковского горкома комсомола. Это знак доверия, знак того, что я в общем за этот год себя проявил. Затем в 1983 году меня избрали секретарем сахалинского обкома, а затем, через три года, меня пригласили работать, я уже говорил, в это здание — Сахалинский обком КПСС. Работая здесь, я закончил Хабаровскую высшую партийную школу с отличием и имел два высших образования. Здесь прошла вся моя жизнь: трудовая, личная. Здесь я женился. Здесь у меня родились дети — дочь и сын. Здесь я приобрел очень много друзей, очень много знакомых. Когда жена захотела уехать в Москву к дочери, то я отказался, остался жить здесь.
Последние годы я работал в компании "Роснефть-Сахалинморнефтегаз". Не буду перечислять должности, но последняя — это помощник генерального директора. В силу этого в командировках на север мне приходилось сталкиваться с Хорошавиным Александром Вадимовичем, который на тот период работал мэром города Охи Охинского района. Когда ему стало известно, что его могут назначить губернатором Сахалинской области, он пригласил меня и предложил две должности. Одна должность — это заместитель губернатора, руководитель аппарата, а вторая — та, которую я занимал, руководитель секретариата. Я не хотел заниматься всеми этими делами, которые у вице-губернатора, и я остался руководителем секретариата, который на начальной стадии занимался составлением графика работы губернатора, составлением протоколов. В общем, я практически каждый день помогал ему в работе.
Первые годы после назначения Хорошавин проявлял самые лучшие свои качества. Тогда, если помните, невельское землетрясение, он каждый день туда ездил. Появились деньги в бюджете, он стал заниматься очень много социальной сферой — это строительство домов, детских садов, дорогу по его инициативе стали продолжать строить на север. Он проявлял все свои самые лучшие качества. Но прошло несколько лет, как Хорошавин стал меняться. У него появились стяжательские качества, проявляться все больше стали. Он стал очень негативно относиться к мнению других людей. Считал, что он все знает лучше других. Ежемесячно ездил по районам области, проводил общие собрания с населением и тут тоже старался довольно жестко вести себя на этих собраниях. И чем дальше, тем больше он стал проявлять свои негативные качества. Чтобы долго не перечислять, в 2004 году (в 2014 — прим.автора), где-то в марте я в первый раз с ним законфликтовал, написал заявление об увольнении. Затем в 2014 году в августе я уже не смог терпеть все его стяжательские вымогательские качества. У нас был разговор, и я написал заявление об увольнении. Тогда же мне мои коллеги, вице-губернаторы, сказали, что если я уйду, то это будет воспринято, как бегство крыс с тонущего корабля. Тогда к нему было почему-то отношение (внимание — прим. автора) со стороны администрации президента, со стороны СМИ. Стало ему очень много предъявляться претензий. В принципе было за что. У нас пошли какие-то непонятные покупки: Сахинцентр приобретался, здание бывшего банка "Сахалин Вест", у Латыпова приобретен лагерь "Восток". Это были непонятные действия со стороны губернатора. Мы знали и предполагали, почему это делается, но данных у нас не было, и губернатор продолжал свою деятельность.
Когда уже в 2015 году по возвращению из Красноярска я написал заявление об увольнении и заявил губернатору о том, что я не буду больше с ним работать, те деньги, которые у него в сейфе лежали… Я их не пересчитывал, даже у вас в протоколах записано, что он мне давал поручение пересчитать и ему в понедельник утром сказать. Этих денег я не касался. Так вот, я сказал, что больше этими деньгами и этими поборами, вымогательством с его стороны заниматься не буду. Он сказал: "Хорошо, оставляй заявление, я подумаю". Единственное, что он тогда сказал: "Деньги, которые в сейфе... Привези сумку и перегрузи эти деньги в сумку, я вечером увезу домой". Я перегрузил деньги из сейфа, которых там было порядка 68 миллионов или 60-ти с чем-то миллионов, и отдал помощнику губернатора Усачеву, чтобы он отнес в машину губернатора. Тогда, в тот день, 24 февраля, я сказал губернатору, что не буду работать с ним и не хочу заниматься вот этими вымогательствами. Вечером, насколько вы знаете, не буду долго, позвонил Икрамов, попросил, чтобы Усачев приехал. Мы приезжаем сюда и остатки, которые были в сейфе (14 миллионов), погрузили в сумку и отдали все это губернатору. Потом следственный комитет это у Бориса Усачева из машины забрал. И в тот день, когда нас арестовывали, один из работников следственного комитета сказал: "Все, что ты натворил, ты еще не знаешь". Потому что мы не знали про эти записи. "У тебя есть возможность частично помочь себе. Здесь находится генерал-майор юстиции, старший следователь следственного комитета Чернышов, он приглашает тебя встретиться". В этот же день, после того, как были произведены обыски в здании администрации, у меня дома (у гражданской жены Татьяны Владимировны). Ничего, конечно, найдено не было. Я ни копейки никогда не брал, и Хорошавин это знал, почему он и доверял мне. Меня привезли в здание ФСБ, я пришел к генерал-майору. Я сразу же, как мы пришли, написал заявление, что я готов все, что знаю, что могу, я все готов сделать для следствия. Мы просидели практически всю ночь с генерал-майором. Он мне задавал кучу вопросов. Потом он ушел, и я написал по всем пунктам, которые он мне продиктовал (порядка 30 пунктов), я по всем пунктам написал все, что я знал на тот момент. То, что требовал генерал.
Наутро нас всех собрали, привезли в аэропорт и повезли на самолете в Москву. Привезли в следственный комитет, там меня целый день допрашивали, а вечером повезли в следственный изолятор на Петровку, 38. Там я пробыл два дня и, почему я решил тоже на этом остановиться, там я сидел в камере со вторым подследственным. В силу того, что я плохо вижу, там допускал ошибки, которые недопустимы. Он меня избивал в камере, я кричал, подходили сотрудники тюрьмы. Меня спас там Борис Усачев, который сидел в камере напротив (и у них отдельная была камера для бывших офицеров, военных). Он стучал в дверь, кричал, и меня как-то частично спасали от этого моего соседа. Потом, по окончании срока, который мне был определен (это 48 часов), привезли обратно в следственный комитет, и генерал-майор сказал, что на следующий день я должен утром приехать и работать уже в составе следственного комитета. Повезло то, что у меня в Москве друг оказался, и мы приехали на ночь к нему на квартиру. Со следующего дня я каждый день в течение полугода расшифровал все эти записи. Я все, что знал, даже те, где губернатор через шреддер пропускал бумажки, я это все вспоминал и диктовал старшему лейтенанту, который со мной работал. Я все, что мог, делал в этой части. Расшифровывали, фонетические экспертизы и прочее. Больше года меня изо дня в день вызывали в следственный комитет и там все эти показания давал. Потом были другие действия следственные. Все закончилось судом. Я и до суда следователям давал показания по эпизодам, которые они задавали, и потом в ходе суда, поскольку у меня со зрением и с сердцем очень плохо, врач дал мне заключение, мне разрешила судья не прилетать на Сахалин, а вести участие в следственных действиях по видеоконференции. Сидела адвокат Артюхова (адвокат Хорошавина), смотрела, осматривала, а я честно отвечал на те вопросы, которые задавал прокурор Штундер, и честно давал показания по всем моментам. Все, что задавали в зале суда в Южно-Сахалинске, на все давал честные правдивые ответы. Суд закончился, и после этого, когда была подана апелляция, когда были поданы еще другие документы, все, что я мог, все, что я знал, я способствовал следствию.
В заключение, не хочу долго задерживать, ваша честь, я хочу вам сказать: мне 65 лет, у меня столько болезней, тяжелых болезней, в том числе ишемическая болезнь сердца, сахарный диабет и прочее, не буду перечислять. Я никогда не врал, ни одного дня, что у меня там давление поднялось, что я плохо чувствую себя. Я каждый день приезжал в суд в Москве и каждый день я участвовал в следственных действиях. Поэтому все, что я мог, я сделал. Теперь от вас, уважаемый судья, зависит, выживу я дальше или нет, потому что вот то, что меня избивали в камере, это будет еще хуже, если сейчас по истечению четырех лет это будет продолжаться. Я просто не выживу. Извините за долгую речь. Еще раз — я все, что мог, сделал.
После этого судья Алена Беляева удалилась в совещательную комнату для постановления приговора, который будет вынесен завтра, 18 октября.