Память Афгана
C 2011 года в России 15 февраля отмечается памятная дата — День памяти о россиянах, исполнявших служебный долг за пределами Отечества. Именно 15 февраля 1989 года начался вывод советских войск из республики Афганистан. Участие советских войск в конфликте на Ближнем Востоке стало одной из самых кровавых страниц истории страны во второй половине XX века — домой из "афганской командировки" не вернулись более 14 тысяч жителей страны. Корреспонденты ИА Sakh.com в рамках совместного с МБУ "Центр молодежных инициатив" проекта "Запечатленная память" встретились с четырьмя участниками тех событий и вместе с ними вспомнили об одной из самых непростых и противоречивых страниц отечественной истории.
Александр Вязанкин: "Нужно было договариваться, а мы десять лет воевали"
Александр Вязанкин прибыл в Афганистан в декабре 1986 году в звании старшего лейтенанта. Вместе с сослуживцами-авиаторами c 1986 по 1987 год он оказывали "поддержку с воздуха" бойцам 22 бригады специального назначения ГРУ, которая боролась с контрабандой оружия и наркотиков из Пакистана. Беседовала Наталья Голубкова.
***
— Как получилось, что вы попали в Афганистан? Как судьба так подвела к этому?
— Это был 1985 год. Мне было 27 лет. К тому времени я уже отслужил в армии, отучился в Даугавпилсском высшем военном авиационном инженерном училище имени Яна Фабрициуса в Латвии и служил в Забайкалье. В Афганистан попал через четыре года после окончания учебы. Был на тот момент в звании старший лейтенант. Помню, вертолет, на котором я летал, был на регламентных работах, проверяли его технические характеристики после определенного количества часов налета. Это было в 120 километрах от поселка Даурия, где я проходил службу. Место, где я был "регламентах", называлось станция Безречная. Вспоминаю даже стихи, кем-то сочиненные.
Безречная, Безречная, молодость беспечная,
Ветрами закаленная, жарою опаленная,
Зимами застужена, судьбами закружена,
Душою отогретая, дружбою воспетая,
Любовью осветленная, в сердце сохраненная.
Безречная, Безречная, где же ты сердечная?
Душевно кто-то сочинил. Так вот, 1 декабря 1985 я узнал, что пришел приказ из генштаба в воинскую часть на Безречной отправлять в Афганистан весь личный состав, всю технику. Где-то через десять дней прилетели Ан-22 и Ил-76, мы все бросили и стали загружаться. Только ремонт сделали, часть по-новому жить начала, и тут приказ.
— Какие были ощущения?
— Разные. К нам до этого приезжали в часть, делились впечатлениями. Понятно, что это заваруха какая-то, мясорубка, как попадешь: бывает что нормально, а бывает так, что невозможно вылезти. В общем долетели мы до города Чирчика Ташкенской области, приземлились там 9 декабря. Вся наша часть перебазировалась туда. Нам дали месяц, чтобы собрать технику, разобранную на время перевозки, и чтобы полетать, освоиться на местности, повысить свое летное мастерство. Местность горная, надо было освоить посадку на высокогорные площадки. Нам инструктора говорили, что мы не вовремя прилетели, потому что сейчас зима, а в реальных условиях летом будет пыль, посадка будет гораздо сложнее. 4-5 февраля 1986 года мы улетели в Афганистан. Приземлились в аэропорту Кандагара. С февраля 1986 по апрель 1987 мы выполняли боевую работу, наша эскадрилья была передана 22 бригаде специального назначения, которая базировалась в местности Лашкаргах, мы называли ее Лашкарёвка. Я был в должности бортового техника, воздушного стрелка. Мы высаживали группу, которая шла в засаду, забирали заболевших или раненых. Находились в постоянной готовности к вылету. Перевозили личный состав: штаб был в отдаленности, приходилось возить, чтобы не ехать на машине
Для чего нас ввели? Чтобы со стороны Пакистана и Ирана перекрыть поставку оружия и боеприпасов, особенно ПЗРК "Стингер". Этими ракетами американцы только начали снабжать моджахедов, и поэтому у нас были обязательные вылеты на досмотр караванов, чтобы в Афганистан к бандитам ничего не поставлялось. Всего на границах было четыре отряда, каждому отряду дали авиационную поддержку — по восемь вертолетов: четыре Ми-8 и четыре Ми-24. Нашу эскадрилью разделили по трем точкам на пакистанской границе и одной на иранской. Я попал на иранскую границу, место называлось Фарахруд — это пересечение "бетонки" — дороги на Кандагар — и реки Фарахруд.
— Какие там были условия, как был организован быт?
— Мы расположились на базе санатория, который еще в прежние годы построил Советский Союз. Жили в коттеджах. На деле это было не так шикарно, как звучит. До нас там жили афганцы и топили по-черному, прямо в центре комнаты жгли костер, стены, потолок — все в копоти. Днем в Афганистане всегда солнце, жарко, а ночью, особенно зимой, все равно холодновато. Но мы там и ремонт делали, нам же жить. У нас были более хорошие условия по сравнению с другими отрядами, где жили в модулях, спали на двухъярусных кроватях. А в Шахджое, где базировался наш четвертый отряд, не успели построить модули, первое время люди жили в землянках. Но надо отдать должное, люди там не ворчали, все время шутки, прибаутки… Я там мало был, несколько часов, в гости летал, но недовольства не заметил. Они даже огород там свой сделали, брагу ставили… Чувствовался оптимизм.
— В вашем расположении было относительно спокойно или стреляли?
Нас не обстреливали так, как других. Однажды, правда, заложили реактивные снаряды, хотели обстрелять наш городок, но летчик, который возвращался с боевого задания, увидел подготовленные реактивные снаряды и доложил на базу. Подъехали на БТРах, обезвредили их. Летчика представили к ордену, не только за этот случай, а за всю его боевую работу. И после этого стали делать облеты постоянно. Нас не обстреливали, но летного состава у нас погибло больше всех. Три вертолета мы потеряли и шестерых летчиков. Вспоминаю трагический случай. Это было за три месяца до нашей замены. Перед нашим городком была гора, там установили пост, чтобы нас не обстреливали, и вертушкой постоянно доставляли на эту площадку продовольствие, боеприпасы. Это был очередной рядовой вылет. Раньше перед ним вылетали два Ми-24 и обрабатывали площадку, стреляли реактивными снарядами во все места, где могли находиться бандиты. Раньше их называли "басмачи", потом "душманы", сокращено "духи", а по сути это просто бандиты, которые, как их ни называй, убивают, грабят, терроризируют мирное население. В этот раз вылета Ми-24 не было, одни экипажи были на заданиях, другой на "регламентах", решили сделать вылет без предварительного облета. До этого тоже были вылеты без прикрытия. Как оказалось, это было роковой ошибкой. Расслабляться нельзя до самого последнего момента. Как только пришла замена, и ты пересек "ленточку" (так мы называли нашу границу), вот тогда расслабься. В общем "душманы" установили крупнокалиберный пулемет ДШК и на посадке, что самое опасное, расстреляли наш вертолет. Когда началась стрельба по вертушке, наш экипаж начал уходить от обстрела, но улетая, зацепился лопастью несущего винта за скалу и разбился. Все погибли. Если бы перед вылетом поработали Ми-24, я думаю, такой трагедии не случилось бы.
— Расскажите о заданиях, которые вы выполняли.
Однажды в 4 утра подняли на вылет. Дали задание, что в квадрате таком-то нужно забрать раненого. Мы подлетаем — стоят два ГАЗ-66, напичканные оружием, люди стоят. Ми-8 зашел, забрал раненого командира с пулевым ранением в голову, а мы обеспечивали прикрытие. Прямо перед нами "духи" ушли, ну мы немного постреляли сверху в их сторону. Уже рассвет начался, все видно было. Быстро взлетели и повезли командира в госпиталь, правда, он не выжил. Только недавно приехал в Афганистан, по замене…
Один момент я все хотел описать, опубликовать где-нибудь. У девушки, работницы нашей столовой, был день рождения, и мы готовились праздновать. На реке у наших танкистов (наш городок охраняли по периметру четыре танка) была точка, самогон там гнали. Поехали, проверили, хороший получился. Искупались. Ждали вечера, чтобы отметить день рождения. Но вечером подняли два наших вертолета на задание — забрать раненых. Мы решили их дождаться и вскоре узнали, что один из вертолетов при посадке столкнулся с землей. Ночь, пыль, ничего не видно было. Командира в блистер выкинуло, он пробил защитным шлемом стекло и ударился головой о скалу. Погиб. Его правый летчик выжил, почки только отбило ему. Так вот и получилось, что собирались выпить за день рождения, а выпили на поминках.
— Печально.
— На войне мне запомнились две вещи: гибель товарищей и что-то такое, благодаря чему ты можешь расслабиться, отвлечься. Что-то хорошее. Например, ордена пришли, комбат нас поздравляет и затягивает песню, и все ее подхватывают. Или артисты приехали, выступили перед нами. Лев Лещенко приезжал, севастопольский драмтеатр… Конечно, у тех, кого мы высаживали на задания, у спецназа, было больше разных экстремальных ситуаций и, соответственно, больше воспоминаний. Они выходили на БТРах, сидели в засадах, брали караваны с оружием, а мы просто делали свою работу — летали. Так что может быть, я вам не столь интересен как герой интервью.
— Неправда, интересные истории. Я знаю, что вы передали в музей боевой славы при южно-сахалинской школе №8 магнитофон, привезенный вами из Афганистана, и кассету оттуда же. И на этой кассете запись последнего радиообмена. Расскажите про это.
— Это случилось незадолго до того, как мы прилетели в Афганистан. Экипаж поднялся по заданию, вертолет набрал три тысячи метров и, я думаю, их обстреляли. Перебили управление хвостовым винтом, произошел отказ путевого управления. Хотя кто-то потом говорил, что техника отказала. В общем у членов экипажа были парашюты, а у пяти или семи спецназовцев, которых они везли, не было. И члены экипажа приняли решение выбросить свои парашюты за борт, чтобы показать, что они остаются в кабине. Ну не смогли ребята надеть их и спрыгнуть на глазах у остальных, зная, что те сейчас разобьются. До последнего пытались посадить вертолет. Или решили — если уж погибать, то вместе. Запись этого радиообмена между экипажем и землей — вот на этой кассете. Сильно, конечно, очень цепляет. Летчик говорит — мы падаем, у нас хвост разваливается. Диспетчер повторяет — покидайте вертолет, прыгайте! А спецназ заглядывает — ну чего вы там? Как тут прыгнешь. Не знаю… Погибли все. Я много думал, как бы я поступил на их месте? Пока не окажешься в такой ситуации, не узнаешь. Как бы там ни было, считаю, что они очень мужественные люди, герои.
И есть еще одна запись радиообмена с Ми-24, который подбили во время боевой операции в Пандшерском ущелье. Он из атаки уже вышел, отстрелялся, шел на отвороте, и тут его подбили из замаскированного в горах ДШК. В скалу врезался, тоже погибли все. Там был друг нашего сахалинца Владимира Цыбаева, который тоже в Афганистане служил.
— Какие были чувства, когда все закончилось, когда заменились и улетали оттуда?
— Радость, предчувствие отдыха. Нам всем ставили диагноз "хроническая усталость" и давали путевки в санаторий, мы поехали в Крым. Я в отпуске побыл, потом снова вернулся в Забайкальский край, продолжил служить. А потом опять перебазирование, на этот раз на Дальний Восток, на Сахалин. Так тут и остался.
— Отношение к той войне поменялось с годами?
Я по-прежнему считаю, что этот народ нельзя победить, он будет жить по своим законам. Американцы в Афганистане демократию устанавливали, но невозможно это. Что бы им ни говорили хоть про социализм, хоть про капитализм, все равно мулла будет главный. Лезть к народу не было смысла. Я считаю, надо было договариваться. Надо всегда договариваться, навязывать свое мнение нет смысла. Это как в семейной жизни — нужен компромисс. А вообще, если бы мы не вошли в Афганистан, поток наркотиков и всякой дряни пошел бы раньше. Наша армия была сдерживающим фактором. Но мы потом уже поняли, что можно было по-другому. Нужно было договариваться, а мы десять лет воевали. Сейчас я думаю так: нужна была война или нет, вопрос спорный, но она была. И мы делали то, что нам было сказано, выполняли свою работу.
Николай Рак: "Мы были рождены, чтобы защищать и спасать"
Николай Рак прибыл в Афганистан в 1986 году прямо с курильского острова Кунашира, где он проходил службу в рядах пулеметно-артиллерийской дивизии. В течение двух лет в составе спецназа ГРУ Николай Семенович "охотился" на караваны с оружием и обеспечивал прикрытие для групп советских войск. Беседовал Кирилл Ясько.
Я попал в Афганистан добровольцем. Служил на Курилах, на острове Кунашире в 18-й отдельной пулеметно-артиллерийской дивизии, единственной подобной в России. И к нам пришла разнарядка — одного человека отправить в Афганистан на должность старшины роты. Вообще должен был ехать Вова по фамилии Легких... Тут, кстати, у нас много юмористических случаев с ним было, нарочно не придумаешь. А все из-за фамилий — у него Легких, а у меня Рак... Но у Вовы была жена. И она, как только узнала, что он едет в Афганистан, сразу сказала: "Все, развожусь с тобой, ухожу. Выбирай — либо я, либо война". Истерику закатила, в общем. Ну что делать, пошел к начальнику, рассказал, говорю: давайте я поеду. Ну и решили. Потом уже приехал командир дивизии, а я был там на хорошем счету, исполнительный, ответственный, начал нас отчитывать. Но документы были уже на мое имя готовы, так что вариантов отступления не было.
Так я и попал в Афганистан. Приехал в Кандагар, потом в Кабул... Самые сложные дни как раз были в самом начале. Это был какой-то совершенно другой мир, не то, к чему я привык. Приземлились, а все вокруг в бронежилетах, касках, автоматы у всех, овчарки везде, "лифчики" (разгрузки) с гранатами, боеприпасами. Настоящая война. На пересылке говорят: "К ограде не подходите, голову отрежут, украсть могут". Тут же нас начали "покупатели" выбирать, кого куда брать. И так случилось, что мне достался Лашкаргах... Там был расположен штаб отдельной 22-й отдельной бригады специального назначения ГРУ. Это было в июле-августе 1986 года.
Разведчиков в Афганистан ввели еще в 1985 году. Две бригады — 22 и 15. В то время как раз начались самые активные бои, моджахеды начали сбивать наши самолеты и вертолеты из портативных зенитно-ракетных комплексов. Поэтому в Афган прислали разведчиков, чтобы они пресекали такие вещи, уничтожали караваны, которые шли с Пакистана с оружием, боеприпасами, наркотиками, всем остальным. Наша бригада делилась на 4 отряда спецназа: один отряд был расквартирован в Кандагаре, второй в Фарахе, третий в Лашкаргахе. А наш был расположен в Шахджой, провинция Забуль. Это было одно из самых опасных направлений, там очень серьезно шли караваны из Пакистана.
Я когда приехал в отряд, представился... Смотрю — стоят солдатики, сержантики. Рота 135 человек, я как раз был старшиной второй роты... И я иду перед строем, смотрю, а у каждого на груди по ордену или медали... Ну что я тут расскажу им? Представился, так, мол, и так, будем служить вместе.
Тут, кстати, попервости случился один случай. Я представлялся как раз после обеда, ходил вдоль строя и чувствовал, что от солдат идет запах спирта. Я про себя думаю: "Что им тут водку что ли дают?", но вслух ничего не сказал. Подумают еще, что приехал старшина, дурак дураком. И так целый день из-за этого переживал. И только вечером, когда пошли в столовую, я понял, в чем дело. Оказалось, что из СССР шли батоны по три штуки в пакете. Они по несколько лет лежали на складах, а потом отправлялись в Афганистан. Так вот для сохранности они были проспиртованы. Их извлекали их пакетов. Держали над паром, чтобы размякли, и они были вкуснее даже, чем только что из печки. Такая вот история.
Для меня самым тяжелым была в Афганистане даже не служба... А то, когда приходилось провожать подчиненного или друга на задание. Мы ведь все были друзья, не было разницы офицер или солдат, все вместе там в палатках, на переходах, привалах.
Основной нашей задачей была, повторюсь, борьба с караванами с контрабандой. Их выслеживали, поджидали, уничтожали. На задание мы отправлялись группами по 15-22 человека. Мы такие рейды называли "выход". Два дня перед каждым готовились сами по себе: не умывались, не брились, письма не писали, не фотографировались. Обычай такой еще со времен Петра Первого, наверное, у разведчиков. Каждая группа делилась еще на отдельные подгруппы и в конце концов тройки. И перед каждым заданием мы обязательно всем отрядом проходили боевое слаживание, тренировались, отрабатывали действия.
Выходы у нас выглядели так. Наш отряд находился, для примера скажем, в Тымовском. Нас на вертушках добрасывают до Корсакова — вертолеты идут на пределе, прямо на ходу выбрасываются солдаты со всем грузом. У нас была нагрузка боевая — не меньше 50 килограммов. 5 фляг по полтора литра, боеприпасы россыпью, магазины, гранаты, паек, лопатка саперная, противогазы... Мы их, правда, не брали — выбрасывали сразу в кусты. Каски не носили, считалось, что они не нужны, бронежилеты не таскали тоже. И вот нас в Корсакове выбросили и оттуда мы за ночь по бездорожью должны были дойти до Новиково. И там, известно, что от Берегового до Муравьево должен идти караван. Но когда они пойдут, где — ничего этого мы не знали. И вот мы на всем этом участке располагались тройками и ждали. После того, как конвой показывался, у нас была стандартная схема: первая машина проходила, ее дожидалась последняя наша тройка, потом следующие машины показывались, и мы открываем огонь — 2-3 минуты боя и все закончено. Кто не успел сдаться, тот уничтожен. Сразу после этого отправляли в центр сообщение, что такая-то группа "забила" караван, если это было днем, за нами сразу же вылетали вертолеты, а если неподалеку от базы — бронетехника. Но днем редко караваны ходили, в основном в сумерках утром или вечером. Все дело в том, что в это время было очень ограничено применение авиации и вертолетов. А вот ночью духи боялись — у нас были ночные бинокли БН-1, БН-2, прицелы специальные.
Они нас вообще боялись, о, как боялись — если нас было человек 10 разведчиков, а их даже 100, они в жизни не будут нападать. Только если выбора не было. Бывало, конечно, что много наших погибало. Но они практически всегда старались в бой не вступать открыто.
Вообще проводка караванов — это не просто так едут себе машины по пустыне, это целое искусство. Дорога идет, ну, для понимания, Корсаков — Южно-Сахалинск. Идут сперва два человека, как будто местные жители, идут, осматривают все внимательно, нет ли где засады. Потом прогоняют или отару овец, или стадо коз, или коров. Чтобы мины не были заложены, значит. Ну а следом проходит вооруженная бригада — человек 10 с автоматами и фонариками. Ну а после них через минут 5-10 появится и сам караван.
Когда караван мы уничтожали, на следующий день можно вдоль дороги ехать и смотреть — те двое, что шли первыми, лежат без голов, те что гнали отару — без голов, и вооруженные ребята тоже без голов. Если караван потерял, все, конец, с этим строго.
Вообще в бандах у душманов все было очень серьезно. Было ядро — главарь, его охрана, казначей, палач. Их было человек 25 всего. А дальше все зависело от величины группы. Сегодня все в целом так и осталось — в ИГИЛ (запрещена в России) той же самой все так же, только еще более жестко.
Как обнаруживали караван? Сперва вертолетами осматривались с воздуха — следы все видно на песке очень хорошо. После этого уже высаживали группу, делали засидку. Не всегда, конечно, караваны попадались. Всякое бывало. Но вот были у нас были везунчики — Володя Ковтун, Вася Чебоксаров.
В 1986 году нам пришел приказ: "В случае захвата ПЗРК "Стингер", командир группы получает Героя Советского Союза". Потом сообщили, что вообще вся группа. И вот 5 января 1987 года при облете территории группа вертолетов, два Ми-8 и два Ми-24, в районе города Калата, столицы провинции Забуль. Они шли на пределе и по ним две ракеты "Стингеров" выпустили — но тепловое излучение земли оказалось выше, чем от двигателей, и ракеты взорвались на земле. Там были Володя Ковтун, Вася Чебоксаров, Женя Сергеев, увидели, что духи убегают, приняли бой. 17 моджахедов были уничтожены. И Володя Ковтун, когда поле боя осматривал, увидел трубу от "Стингера". Еще один "Стингер" лежал в ящике. Сразу все это собрали, отправили в Кандагар, и уже через 12 часов все это было в Москве, так наши разведчики первыми захватили ПЗРК "Стингер". Но героя СССР так никому и не дали.
А потом вместо Володи прибыл Олег Онищук — тот вообще 11 выходов совершил, и 11 караванов его группа разбила.
Тут тоже был случай. Мы же не только уничтожали караваны, но и сопровождали колонны нашей техники. Как то раз мы проводили большую группу, и душманы перерезали дорогу в районе города Газни в одноименной провинции. Чтобы было понятно... Мы из Южно-Сахалинска должны были вести колонну в Корсаков, 9 тысяч машин: 5 машин, потом тяжелая техника — БТР, танк, зенитно-горная установка — для прикрытия, потом еще 5 машин. И все это растянулось на 20 с лишним километров... В шесть вышла первая машина, в 12 последняя только со стоянки отъехала. И пока такая колонна шла, всякое бывало — обстрелы, даже фосфорными снарядами. Я был старшим группы, которая везла продовольствие и боеприпасы. И одну машину подбили, хотели сбросить под откос, но там были пайки, без которых было невозможно воевать. Вызвали тягач, начали вытаскивать. Двоих человек ранили, меня чуть не привлекли к трибуналу потом.
И уже позже, когда выходили с Газни, я услышал, что группа разведчиков ценой собственной жизни героически предотвратила прорыв колонны, противостояла превосходящим силам противника, что там был убит один из командующих фронтом моджахедов в Кандагаре. Потом оказалось, что это была группа нашего Онищука. Шла ночью колонна, они лежали в засаде, уничтожили машину, пошли осматривать. И тут на них, на 16 человек, пошли несколько сотен "Черных Аистов Пакистана". Бой завязался в 6 утра и в 6.18 закончился... Что такое 8 боекомплектов, когда прут на тебя? И когда патроны закончились, наш Олег Онищук подорвал себя гранатой. Душманы, конечно, поиздевались над нашими. Вспороли им животы, прострелили головы разрывными пулями, забрали форму.
Уже позже прибыла наша бронегруппа, вертолеты. Никого пленного в том бою советские солдаты не взяли. А наших погибло 11 человек — все, кроме группы обеспечения, которая находилась неподалеку. Олег на своем 11 выходе. Ему и Юрию Исламову было присвоено звание Героя Советского Союза. В том бою, кроме них, погибли Рома Сидоренко, Саша Фурман, Олег Иванов, Миша Хроленко, Яшар Мурадов, Таир Джафаров, Игорь Москаленко, Марат Мурадян, Эркин Салахиев...
Уже 1988 году нашу роту вывели на границу СССР, мы охраняли границу и обеспечивали вывод войск из Афганистана. А в мае нас едва опять не ввели в Кабул — мы были самыми боевыми, должны были там оставаться до 90 года, охранять дипломатов, порядок обеспечивать. Но за нас заступился герой СССР Василий Васильевич Колесников: двое суток идти снова своим ходом, границу придется оголить. В общем оставили, а потом постепенно выводились в Советский Союз.
Все знали, за что воюют. Дали приказ — вперед, надо Родину защищать. У нас это все понимали и все понимают. Нас ругают "куда вы, мол, поехали, зачем?". А вы посмотрите, что сейчас творится. В России 35-40 тысяч гибнет ежегодно от наркотиков, которые идут сюда из Афганистана. Мы тогда защищали нашу молодежь, мы защищали Родину. Сейчас почему в Сирии наши? Вы посмотрите, что там творится... И куда потом все это пойдет. Говорят, там 3000 наших воюют на стороне ИГИЛ... Но я думаю, больше... Я хожу в школы, общаюсь с ребятами. Кто-то что-то знает, но остальные не знают, не понимают — им покажи пряник и они все продадут. Этого не было, 28 панфиловцев не было... Да как не было? Что на Украине происходит... Я считаю, что мы тогда правильно воевали, и сейчас в Сирии тоже. Надо воевать на чужой территории, уничтожать их там. Если бы не это — мы бы на своей земле кровью захлебывались.
Если бы вернуть то время, я бы еще раз пошел служить в Афганистан. Я всю жизнь мечтал быть военным. К тому же очень многое мне дала та война, я понял, что такое настоящая дружба, что такое самоотверженность. Афганистан дал мне увидеть, на что способны наши солдаты, офицеры, наша Родина. Закалка наших солдат, медсестер, всех, кто там был. Солдаты, офицеры погибали сами. Но грудью становились на защиту подчиненных, командиров, гражданских. Я до сих пор помню, как в Кандагаре солдатику в спину попала мина от РПГ и не разорвалась, а медсестра и хирург вытащили снаряд и взорвались... Это такое сплочение всей нашей страны. Это дало мне понять, на что мы, наша страна, способны. Что мы были рождены защищать и спасать.
Игорь Горожанов: "Самое главное — оставаться человеком, потому что война провоцирует людей на подлости и гадости"
Игорь Горожанов родился 15 января 1965 года в городе Южно-Сахалинске. Проходил службу в Советской армии с 1983 по 1985 годы, является ветераном боевых действий в Афганистане, за что впоследствии был награжден медалью "За отвагу". На данный момент является председателем Сахалинского регионального молодежного военно-патриотического общественного фонда "Пионер" и регионального отделения "Российского союза ветеранов Афганистана". Беседовал Эдуард Фраер.
— Игорь Георгиевич, как вы оказались в Афганистане?
— Попав на призывной пункт, мы в накопителе дожидались своей команды, то есть "купцов". Они приезжают, отбирают личные дела, в которых четко и ясно отображено, чем ты занимался, какого телосложения, сколько классов окончил — вся твоя жизнь, как говорится. Выбрали нас 12 человек и отправили в город Ленинград, где мы проходили обучение в специализированном подразделении по ремонту стрелкового, ракетного и артиллерийского вооружения, а также средств ведения ближнего боя. Там нас курировал Михаил Тимофеевич Калашников.
Перед самым окончанием "учебки" нам предлагали остаться там или отправиться служить по своему желанию. Одним из направлений была группа советских войск в Германии — очень элитные подразделения, но все мы тогда знали, что идет война в Афганистане и решили написать рапорт с просьбой о том, чтобы отправить нас в горячую точку, потому что без нас они не смогут победить контрреволюцию.
— Не страшно было решиться на такой шаг?
— Никто тогда ничего не соображал — страшно или нет. Обидно было. Мы родились в 1965 году, когда Великая Отечественная война только закончилась, все деды ещё живы. А мы-то с рогатками бегали, в войнушку играли — ничего нам не досталось, и вот решили пойти помочь братскому афганскому народу.
В апреле 1984 года мы прилетели на пересыльный пункт в Тузель, где формировались команды по 100-150 человек. Получилось, что мы полетели в Шинданд, где под песню "Зеленая трава" "Землян" открылась дверь Ту-154 и ворвался воздух +40 градусов. Мы были в пилотках, "стеклянной" форме одежды — уши просто свернулись.
Высыпали на аэродром: жара, люди, собаки, машины какие-то вокруг. Завели нас в палатки, насовали целую кучу прививок. Кто от них, кто от жары упал без сознания — всех откачали, подъехала машина и передо мной рука опустилась: "Стоять!" и снова уехала. Ждали около часа, она же вернулась, а там весь пол залит кровью и засыпан землей. Спрашиваю, что такое: "Да, под обстрел попали. Всё хорошо. Давайте загружайтесь".
Привозят нас в танковый полк, где мы ещё час сидим на КПП. Там вокруг нас уже собираются старослужащие — им интересно, ведь мы приехали с новыми вещмешками, в новой форме. Люди подходят к нам кто в тапках, кто в кроссовках, черные, обугленные и загорелые все.
Где-то в течение месяца проходила акклиматизация: температуры жуткие, кровь из носа, давление, ноги трескаются, варятся. Тошнота, есть ничего невозможно — половина бойцов сразу слегла с дизентерией. Распределили нас по подразделениям, меня определили в ремонтную роту, где мы ездили на тягачах. Во время проведения боевых операций мы занимались эвакуацией техники при подрывах, при обстрелах. Когда бой идет, танк подбили, то нам быстренько надо его вытащить.
— Чем именно вы занимались в Афганистане?
— Принимал участие где-то в восьми крупных боевых операциях — это Кандагар, Шинданд, Герацкое направление. Мы как-то даже зашли в Иран, было нарушение их границы, но быстренько оттуда уехали. На войне все покажут и всему научат старослужащие: никто не бросит, никто под пули не кинет. Учишься быстро, первый бой — и сразу понятно, кто ты и что ты. Может включиться какой-то мультик, и это будет, как в кино — пули падают, а тебе это интересно, но все равно нужно выполнять поставленную задачу. Стрелять даже некогда, надо таскать троса, полиспасты, выкапывать гусянки и помогать экипажу.
— После боевых действий меняется мировоззрение?
— Начинаешь по-другому ценить человеческую жизнь. Где-то добрее становишься к людям, не обращаешь внимание на какие-то мелкие конфликты, на которые тебя провоцирует улица. Во-первых, ты уверен в себе, ты знаешь, как можешь ответить, если что-то делать, то надо это делать на "пятерочку": бить так бить, любить так любить, гулять так гулять.
Самое главное — оставаться человеком, потому что война провоцирует людей на подлости и гадости. Если в тебе это заложено, то она это быстро проявляет и усиливает. Бывает, что люди возвращаются с войны и в 100 раз хуже, чем были до неё. Человек может позволить себе решить судьбу пленного, украсть, навредить, потому что это можно, потому что у тебя в руках оружие и ты представляешь государство.
— Как часто приходилось терять однополчан?
— За 1,5 года в Афганистане я потерял девять друзей, которых лично хорошо знал. Залезаешь в танк, ревешь там полночи. Мальчишка же, пацан 19 лет, о чем можно думать? Особенно когда это всё первое, когда останки, засохшие куски мяса, своего товарища пассатижами вытаскиваешь из разорванной брони. Какие могут быть чувства? Шок — это же надо все собрать, сложить в пакет, голова просто не соображает, как такое возможно. Потом привыкаешь, точнее осознаешь, что это война и надо успокоиться, выполнять поставленные перед тобой задачи.
Иногда было такое желание, чтобы тряхануло или ранило меня, лишь бы здесь не находиться. Эти мысли появляются от того, что ты не нужен. Самое страшное на войне, если тебя никуда не берут — ты считаешь себя неполноценным человеком. А потом когда тебя зовут в первую же мясорубку и дембеля говорят: "Ну, давай, Сахалин, собирайся", всё — счастью нет предела. Ты нужен и ты разобьешься вдребезги, чтобы не подвести свою команду.
— Как вы уезжали из Афганистана?
— Приехали с боевого рейда, ходили куда-то в сторону Кандагара, мелочь была — танк какой-то подорвался. Только вернулись, и ротный говорит: "Собирайтесь, через два дня самолет". Никаких парадок у нас не было, за одну ночь перешили пуговицы, пришили шевроны, одели шинели, ботинки, после чего приехала машина, и мы поехали на аэродром. Загрузились в Ту-154 и улетели в Ашхабад, потом в Ташкент, Хабаровск и оттуда на Сахалин.
Приземлились на аэродроме в Соколе. Погода такая осенняя стояла. Вышли на главную трассу, а там мужичок на "Москвиче" едет. Рукой махнули, спросили: "До первого магазина довезешь?". "Довезу", и так оказались дома. Приехали, родители все поседевшие, белые. На крылечко сели, ждем. Мама дверь открывает, и мы вдвоем сидим — я и Петя Фуфалько. Мы с ним как начали служить с первого дня, так и были до последнего вдвоем. Всё, война закончилась.
Владимир Цветков: "Афганистан — не самое главное событие в моей жизни. Я с большей тревогой переживал распад СССР"
Ветеран КГБ и ветеран Афганистана Владимир Цветков — личность на Сахалине легендарная. Советник губернатора служил в органах госбезопасности, закончил курсы разведчиков, побывал в командировке в Афганистане, где возглавил снайперский расчет, который участвовал в знаменитой операции по захвату дворца тогдашнего лидера страны и ставленника Америки — Амина. Владимир Цветков стал единственным из сахалинцев, кто штурмовал резиденцию Хафизулы. О том, как это происходило, узнала Дарья Агиенко.
— Накануне командировки в Афганистан мне присвоили очередное звание капитана. Я в это время находился в Балашихе, меня послали на базу спецназа КГБ проходить восьмимесячную подготовку, чтобы стать командиром диверсионно-разведывательного формирования. Из нас готовили разведчиков не под Афганистан, а просто на случай войны. Потом вернулся на Сахалин, успел возглавить операцию по поиску корейцев, которые бежали в Смирных — тоже очень интересная была операция, и потом меня послали в Москву. По сведениям нашей разведки, американцы готовились сорвать московскую Олимпиаду-80. А мы должны были это предотвратить. Уже позже выяснилось, что нас посылают в Афганистан.
Моя первая и единственная командировка в Афганистан началась в августе 79, а завершилась в конце декабря, когда начался ввод наших войск. До нас в стране находились еще группы. Они были залегендированы как представители посольства. На деле занимались разведкой и устанавливали теплые отношения с населением.
Я приехал в Афганистан еще за несколько месяцев до того, как политбюро СССР приняло решение о вводе войск. Первоначальная задача была, в преддверии Олимпиады-80, ЦРУ уже знали, что мы готовим военные акции на территории Афганистана, поэтому они быстро-быстро Хафизулу Амина, он учился в Америке, начали подбирать к рукам, по нашим данным, они хотели бойкотировать Олимпиаду в Москве. Поэтому первая задача была очень мирная — собирать сведения по всей территории Афганистана о зверствах, чинимых душманами.
Душман и маджахед — названия одних и тех же людей, только в одном случае, душман — это бандит, а маджахед — непримиримый борец. Мы их звали душманы, дузи, а они себя звали маджахеды, маджахетдины. Мы собирали про них сведения и передавали в посольство. Оттуда уже информация поступала в министерство иностранных дел СССР и дальше в ООН. Мировое сообщество должно было быть в курсе, насколько сильно распоясались бандиты.
Вторая задача, которая стояла перед нами в Афганистане, — физическое уничтожение главарей бандформирований. Я был биатлонистом, но в людей до этого момента никогда не стрелял. Это была совместная операция с контрразведкой Афганистана, которая называлась ХАД. Именно по их наводке мы должны были выходить на главарей. Но в ХАДе многие двурушничали — и вашим, и нашим. Поэтому операция быстро задохнулась — нас раскусили, и главарей стали шифровать: переодевать, брить бороды, другую одежду носить, делать двойников-тройников в банде.
После того, как операция по обезглавливанию бандформирований провалилась, началась подготовка операции — покушения на Хафизулу Амина. Его центральный дворец Арк находился в городе, в самом Кабуле. Мы искали позиции, с которых было удобнее стрелять. Перед этим тайно съездили на пристрелку карабинов. С большим трудом нам дали это сделать. В то время оружие в руках советского человека, который находился в Афганистане в командировке, грозило ему смертью. Ты сразу попадаешь под прицел спецслужб и контрразведки. Тем не менее в 65 километрах от Кабула, на аэродроме Баграм, где уже наши десантники потихоньку начали скапливать кулак сил, мы пристреляли карабины. Оружие нулевое — с завода. Мы из него никуда бы не попали. Там условия высокогорья, прямой выстрел меняет траекторию. В разряженном пространстве амплитуда другая: целишься в ноги, а попадаешь в живот, целишься в грудь, можешь в голову попасть. Это надо было скорректировать. Стали искать место, с которого можно совершить покушение. К тому моменту было известно о вводе войск.
После нескольких неудачных попыток пристрелить Хафизулу Амина в городе, он сменил резиденцию на загородную. Все население из близлежащих кишлаков выслали, туда он отправил верные ему войска. В числе прочих попросил и русский контингент, чтобы его охраняли. Мы тоже сидели его ждали. С дублером снайпером. Ждали, когда выйдет на балкон подышать или в сад. Но он никуда не выходил. И нас перебросили на операцию по штурму дворца. Правда, мы должны были не штурмовать, а создать видимость бунта в войсках Амина.
Штурм назначили на 27 декабря. Силами 14 человек (4 спецназовца, остальные 10 — два комплекта танковых экипажей) мы собирались имитировать бунт. Танкисты таджики, они хорошо говорили на фарси и были у нас разведчиками, должны были захватить танки, которые были врыты в землю на территории дворца, сделать два-три неприцельных выстрела в сторону резиденции. Предельно простая задача — нам было необходимо просто изобразить мятеж войск Хафизулы: дать понять, что в его третьем батальоне (это 300 человек) возник бунт. В это время наши солдаты, тоже 300 человек, без обстрела должны были въехать на территорию дворца и окружить личную охрану Хафизулы. И соответственно, убить его во дворце.
Нюансов и неожиданных сложностей было достаточно. Начиная от наших попыток пройти через охрану и мирным путём забрать командира третьего батальона (он должен был при новой власти занять хороший военный пост, убивать его было нельзя), до отсутствия оружия.
Например, в танках, из которых наши таджики должны были пальнуть, не оказалось боекомплектов. Хотя наши военспецы уверяли, что они будут. Но мы с собой, выгружаясь из грузовика, прихватили гранатомет. Чуть позже выяснилось, что из него никто не умел стрелять. Я спросил у старшего таджикской группы: "Стреляли?". Он ответил, что, конечно, да. Вместо выстрела из танков мы стрельнули раз из гранотомета. Оказалось, ребята им очень плохо владели. Когда мы пальнули, те, кто был сзади, у них у всех барабанные перепонки лопнули. Не ближе 15 метров надо к гранатомету стоять и беруши должны быть обязательно. Ничего этого мы не знали.
После нашего выстрела 300 человек из казарм открыли огонь по нам. Началась заваруха, вся гвардия поднялась по тревоге. На предварительной разведке мы не учли, что войско Хафизулы в несколько раз больше, чем мы рассчитывали. По разным оценкам — от 1000 до 1500 человек против 300 наступающих наших. В этом уникальность операции, что меньшими силами удалось сломить сопротивление.
Дворец был обшит мрамором, и многие получили глубокие ранения именно от осколков. Большинство наших солдат были без бронежилетов и без касок. Очень трудно с бронью, боекомплектом (автомат, гранаты, патроны) и в каске, съезжающей набекрень, передвигаться в высокогорье — ребята задыхались. Поэтому шли налегке. Отсюда осколочные ранения.
Вспомнил пикантный момент. Перед штурмом я в санчасти взял емкость с валерьянкой. А многим, кого отправляли на штурм, выдали "наркомовские", и многие перебрали. Это было большой ошибкой руководства — солдатам, идущим в бой, дать неограниченное количество водки. Пошли первые ранения, и для некоторых они оказались смертельными. Давление маленькое, а если ранение в магистральную артерию — люди просто истекали кровью. Помощь сразу оказать было невозможно. Для переливания условий, конечно, нет. Только до посольства ехать 10 километров, дворец был на окраине города, а посольство в центре. Поэтому были такие совершенно неоправданные случаи гибели.
Ну а я своим дал валерьянки, которую стащил. Мы же первые из всех должны были зайти на территорию двора резиденции. Знал, что ребята будут волноваться и они, естественно, занервничали: они узнали про штурм только в грузовике. Я поставил перед ними задачу за 10 минут до начала блокирования третьего батальона. Сказал им, что Хафизула Амин продался американским империалистам, до меня довели эту информацию 20 минут назад. И хоть до этого мы его и охраняли, сейчас принято решение его устранить, будет штурм, но наша задача иная. Мы штурмовать не будем, а будем изображать мятеж на территории регулярной афганской части, силами которой охраняли дворец Амина. После моей вводной ребята начали затворы автоматов дергать, дал им бутылёк с валерьянкой, они провели его по кругу, по глоточку выпили по-хорошему. И я, конечно, тоже выпил валерьянки.
Я свое ранение получил, можно сказать, по глупости. На подступах к дворцу, когда уже началась заваруха, отключили электричество. У наших солдат, чтобы различать в темноте, кто свой, кто чужой, были на рукавах белые повязки. При этом форма афганская была на всех. А мы, те, которые должны были изображать мятеж на территории 3 батальона, — у нас повязок не было. Прежде чем изобразить мятеж, мы должны были пройти через охрану, не привлекая внимания. В итоге все у нас получилось, но повязок на нас не было. Уже будучи под огнем, скомандовал своим ребятам, чтобы они доставали перевязочные пакеты и перематывали друг другу руки. В это время в меня угодил острый дюралевый осколок, прямо в основание черепа. Еще получил сквозное ранение в левую руку, пробило мышцу.
Челюсть была перебита. Осколок встал в нескольких миллиметрах от сонной артерии и через пару месяцев стал обрастать фиброзной тканью, стал давить на артерию. На ней образовались пролежни. В любой момент могло возникнуть внутреннее кровотечение, которое требует операции немедленной. Артерию требовалось тут же перетянуть. Операцию в Москве мне отказались делать — собирали консилиумы, но резать не взялись. Сказали — походишь и так. Врачи объясняли это тем, что у меня была контузия, удар по голове. Наркоз было делать нельзя. Я сначала 20 дней в Ташкенте в госпитале лежал, там в больнице встретил день рождения, мне исполнилось 33 года. Потом меня перевели в институт Склифософского, пробыл там дней 15, затем попал в центральный госпиталь. Ну а после вернулся в Южно-Сахалинск, и здесь в областной больнице мне все-таки вынули осколок. Причем удалили через гланду, вместе с ней. Теперь, когда хожу к ЛОРу, он удивляется — одна гланда есть, другой нет. Осколок я храню до сих пор, на память.
По идее в таких обстоятельствах, в которые мы попали в Афганистане, волнение должно быть обостренным. Но я почти не волновался. Кажется, оно притупилось: все равно каждый день опасность, каждый день вылазки и разведка.
Помню первые выходы на стрельбы, на бандитов. Это очень опасные вылазки были, очень. Самые свежие данные мы получали, обрабатывая тайники, были у нас такие тайниковые операции. Нам в камне, в кирпиче с определенными ориентирами закладывали информацию о главаре. Надо было отыскать тайник, посмотреть портрет, сразу уничтожить его, зарядить винтовку, взять 20-кратный бинокль, убедиться, что это действительно тот бандит, и только после этого стрелять. Снайпера прикрывали обычно 5 автоматчиков. Снайперов ни в коем случае нельзя было сдавать в плен — нас должны были обязательно эвакуировать.
Перед штурмом мы ходили по Кабулу — узнавали, где находятся колодцы связи, от которых идут коммуникации во все провинции. Колодцы наши подрывники в момент штурма дворца взрывали, чтобы из районов, где находились силы Амина, никто ему на помощь не пришел. На тот момент в Афганистане наших войск было не так много, и в случае массированной атаки войск Хафизулы нам пришлось бы туго.
Очень ярко отпечаталась в сознании одна из поездок в кишлак для сбора информации. Пришли на базарную площадь, а там повесили двух девочек — выпускниц педагогического колледжа, будущих педагогов. Надо заметить, что страна тогда практически на 100 процентов была безграмотная. Знания не входили в интересы маджахедов, они боролись с этим. ИГИЛ сейчас примерно такую же позицию занимает. Мы приехали как раз в то время, когда их снимали. Местный писарь вел учет — кто пришел на митинг. Народу было достаточно. И они каждый против своей фамилии ставили отпечаток пальца, обмокнутый в чернила, вместо росписи.
Надо сказать, что до тех студенток из педколледжа мертвых людей никогда не видел. Поэтому тот случай был сильным впечатлением. Вообще душманы не подчинялись ни нам, ни американцам. Молодежное движение "Талибан" впоследствии вышло из этих душманов. Но все их прозевали — и американцы, и наша разведка. Хотя у них оказались самые реакционные мракобесные задачи. Они опять хотели все завернуть в старину. С одной стороны, там царило средневековье, с другой — веяло свободой. При нас студентки педагогического лицея ходили с распущенными волосами, как европейки, в красивых замшевых сапогах и юбках. В то же время были девушки, с ног до головы закутанные в паранджу.
Можно ли было обойтись без войны в Афганистане? Мне сложно давать оценку, нужна была эта война или нет. Так как сейчас трактуют — без войны было нельзя обойтись. Так как трактовали при Горбачеве и Ельцине — то это были совершенно бессмысленные траты людских ресурсов, загубленные жизни наших солдат, совершенно не подготовленных к войне в горных условиях.
Я склоняюсь к середине. Спецоперация по замене главы государства была необходима, но вот без массового ввода войск и таких потерь можно было обойтись. Советские войска воевали за социалистическое насаждение — Афганистан в идеале должен был перестроиться по образу и подобию СССР. К этому в общем был готов Нурмухамед Тураки, который возглавлял страну до Хафизулы и которого Хафизула приказал задушить, сев позже в его кресло. Это в общем-то и подвигло Брежнева вмешаться в конфликт. Он очень уважал Нурмухамеда, и когда ему доложили, что он не своей смертью умер, его задушили подушкой по указу Хафизулы Амина, он очень огорчился — вот это было последней каплей. И Брежнев решился на ввод войск.
Советские специалисты всегда в Афганистане несли гуманистическую миссию — строили, учили, просвещали. При прошлом главе за оскорбление наших спецов наказывали — били палками. А при Хафизуле в советских людей начали постреливать. С одной стороны, мы были гуманистами, с другой — вмешались с армией. Стоило, не стоило — до сих пор спорят. С точки зрения афганцев не надо было лезть. С точки зрения нашей безопасности — надо. Американцы уже через все щели туда лезли. Есть сведения про Хафизулу Амина, когда он учился в Америке, ЦРУ его завербовало. Потерять Афганистан было для нас стратегическим провалом. За Афганистаном бы последовал Таджикистан, Узбекистан и прочие страны — социологи тогда просчитывали.
Как изменился лично я? Я и до Афганистана был патриотом и после остался патриотом. Считаю, что многое было сделано правильно, но как и в любом деле, были совершены ошибки. Но Афганистан — не самое главное переживание в моей жизни. Я с большей тревогой переживал распад СССР. Меня это очень сильно волновало.