По западной России. Часть 4. Вологодчина
Череповец
24 января 2017 года (вторник). В 07.45 поезд прибыл в Череповец. Оставляю рюкзак в камере хранения и выхожу в снежный город.
Холодно. Иду по плохо очищенным улицам. В кафе "Винегрет" завтракаю за смешную цену — 99 рублей: рисовая молочная каша, яичница с ветчиной, чай, хлеб. В речи молодых поварих череповецкий говор не слышен. Подозреваю, у молодежи он уже утрачивается. В прошлые мои приезды в Череповец и Вологду я его тоже не услышал.
После третьей подряд ночевки в поезде под ногами ходит пол, словно нахожусь на борту корабля.
В бедноватом экспозициями городском музее узнаю необходимую информацию об этом крае, который исторически именуется Белозерьем. К середине I тыс. н.э. здесь обитали финно-угорские племена, в том числе племя весь. Его потомками являются современные вепсы, которые живут на северо-западе Вологодской области. Отсюда, предположительно, и название Череповца — "весь на Рыбной горе" (Черепо-весь; "весь" обозначает еще и деревню). Впоследствии коренное финно-угорское население в V-X вв. смешалось с кривичами и словенеми, пришедшими с верховьев Днепра и Западной Двины.
В IX веке земли Белозерья вошли в состав Киевской Руси. В 1238 году, во время монголо-татарского ига, возникает самостоятельное Белозерское княжество (с центром в Белоозере), которое в конце XIV века подчинилось Москве. Около 1360 года на месте будущего города был построен Череповецкий Воскресенский монастырь, который наследовал древнее название местности. Возле монастыря впоследствии и вырастет нынешний город Череповец.
По речной системе Белозерья — по Шексне и Верхней Волге — проходил древний торговый путь "из варяг в арабы", по которому шла торговля между Скандинавией и Арабским халифатом. Водораздел между притоков Шексны (Волги) и Сухоны (Северной Двины) являлся серьезной преградой для купцов, путешествующих на лодках. Однако в местах, где реки располагаются недалеко друг от друга, а это от двух-трех до двадцати километров, лодки можно было переволочить или перевезти на повозках в течение нескольких дней или даже часов. Такой способ сухопутного перемещения судов между реками назывался волоком. Надо думать, отсюда и название — Вологда.
В настоящее время в Череповце проживает 309 тысяч человек — чуть меньше, чем в самой областной столице, городе Вологде. В состав Вологодской области Череповец был включен в 1937 году, до этого он входил в Ленинградскую область.
Череповец — малая родина многих известных людей, таких как поэт К.Н.Батюшков (1787-1855 гг.), художник В.В.Верещагин (1842-1904 гг.), рок-бард Александр Башлачев (1960-1988 гг.) и др.
Василий Васильевич Верещагин, всемирно известный русский живописец, рисовал батальные картины на темы войны в Туркестане, Отечественной войны 1812 года. Меня интересует этот художник-баталист в первую очередь потому, что он находился вместе с адмиралом Макаровым на борту броненосца "Петропавловск" в момент его гибели от японской мины 31 марта 1904 года на рейде Порт-Артура.
В Череповце находится реставрированный дом-музей Верещагиных. Этот дом в советские годы использовался под коммунальные квартиры.
Старший брат художника, Николай Верещагин, является основателем молочного дела в России. Знаменитое вологодское масло — его детище. Поначалу оно называлось Парижским, им успешно торговали в Англии. В царской России от продажи заграницу вологодского масла и пошехонского сыра дохода было больше, чем от продажи золота, в два раза. Николай Верещагин научил крестьян делать из молока сыр и масло и продавать их. Старший Верещагин дружил с Дмитрием Менделеевым, вместе с которым он создали лактометр — прибор для определения качества молока.
Родиной вот такой известной семьи является город Череповец.
В соседнем доме, также старинной постройки, выставлены этюды картин В.Верещагина.
Выхожу на берег реки Ягорбы, которая чуть ниже впадает в реку Шексну. На Ягорбе — лед и глубокий снег.
Памятник основателям Череповца Святым Феодосию и Афанасию находится у самой реки, если спуститься вниз от Воскресенского собора.
В Череповце много снега, заметает. Погодой этот город очень напоминает Сахалин. Холодно. Водитель автобуса сказал, что 15 января температура здесь опустилась до минус 37 градусов, чего давно не было. Сегодня же просто метель.
В Череповце, я заметил, не чистят тротуары, и пешеходы, шагая, стаптывают снег в серое месиво.
Проезд на общественном транспорте стоит здесь 24 рубля, кроме трамвая: проезд на трамвае — 22 рубля.
За огромным вантовым мостом через реку Шексну, этот мост является первым в России (в РСФСР) вантовым мостом, он называется Октябрьский мост (открыт в 1979 году), — за этим мостом находится район, который так и называется — Зашекснинский.
Река Шексна вытекает из Белого озера, по пути образуя Шекснинское водохранилище, и впадает в Рыбинское водохранилище, на берегу которого находится город-порт Череповец — то есть он расположен в устье Шексны. Длина Шексны — 139 км. Здесь, можно сказать, начинается река Волга, здесь ее верховья. Река Шексна входит в Волго-Балтийский водный путь и Северо-Двинскую водную систему. Для создания Рыбинского водохранилища в начале 40-х годов были затоплены обширные пространства: леса, поля, деревни и известный с древности город Молога.
Проехав на автобусе за мост, направляюсь в усадьбу Гальских, местную достопримечательность (историко-этнографический музей "Усадьба Гальских").
Дом построен в 19 веке и является объектом культурного наследия. Здесь дворянская семья Николай Львович и Мария Александровна Гальские вместе с домочадцами и челядью проводила лето. Окна усадьбы выходят на реку Шексну, вид, конечно, шикарный. Дом построен из архангельской лиственницы. В годы советской власти он также использовался под коммунальные квартиры для работников совхоза "Комсомолец", который располагался здесь же, на территории бывшего дворянского имении. Поэтому многое в доме — новодел. Гальских большевики репрессировали, в революционные времена поднявшийся плебс вырезал аристократию.
На следующий день погода была ясной, морозной, и, подъезжая на автобусе к вантовому мосту со стороны Рыбинского водохранилища, я увидел, как обширно дымит, выпуская ядовитые клубы, гигантского предприятие "Северсталь" — Череповецкий металлургический комбинат. Город смердит. Говорят, что местные в Шексне предпочитают не купаться. Но мужики на льду рыбу, тем не менее, я видел, ловили.
Женщины в Череповце сильно картавят. Наверное, это исторически сложившийся факт.
В Череповце почти не видно нерусских лиц, в первую очередь, мигрантов. С этих позиций можно сказать, что это совершенно русский город. Правда, у них есть цыганский квартал (район, слобода), но и цыган на улицах я не заприметил.
...В местном отделении Сбербанка битый час пытался снять деньги со своего счета (карты нет). Отказали, объяснив тем, что счет открыт в другом регионе России, и поэтому нужно писать заявление и на все процедуры уйдет до трех рабочих дней. Хотя на Сахалине заверяли, что проблем не будет. По горячей линии девочка на том конце провода извинялась за эту несовершенную банковскую систему. Назвала по моей просьбе свое имя и отчество, фамилию же свою не сказала; вместе этого она назвала свой кодовый номер по системе — 0412, вроде. Повеяло романом "Мы" Евгения Замятина, Оруэлл отдыхает.
***
Проехав по европейской части России, пускай и немного-то в этот раз, я сделал вывод, вернее, в очередной раз убедился: народ в стране живет бедно, и у него нет причин (он сам их не видит) для оптимизма. Внешний лоск мегаполисов, картинки красивой жизни на экране, маски на лицах — всё это скрывает ужас обыденного существования современного россиянина. Он сам не желает видеть этот ужас и прячется от него в экране, заливается алкоголем или дымом кальяна, тратит свое время в бессмысленном времяпрепровождении. И я согласен с сахалинским писателем Константином Гапоненко, с которым имею честь быть лично знаком, что апатия — вот диагноз состояния постсоветского человека: ни бунта, ни любви, ни трудовых подвигов…
Дед
Сумерки. Морозец (говорят, вечерами температура опускается до — 27). С автовокзала поселка Кадуй, небольшого райцентра Вологодской области, что 100 км от Череповца, пару километров иду по дороге до дома ветеранов. Котомка за плечами. Завтра вечером отсюда поеду на поезде в Питер. Здесь, в Кадуе, живет мой дед (дядька матери) с женой. Их я не видел три года.
Поселок Кадуй, центр Кадуйского района. Здесь проживает 11 тысяч человек. Поселок стоит неподалеку от реки Суды, на которой построена Череповецкая ГРЭС. Река Суда, в свою очередь, впадает в Рыбинское водохранилище и таким образом входит в речную систему Волги.
Обедаем втроем. Дед Саша просит подарить ему на память мои палочки-хащи, которыми я, вытащив их из красивого футляра, захватываю селедку. Учу деда ими есть, он что-то пытается, бабушка Валя смеется. В этом поселке вряд ли кто орудовал японскими палочками до этого.
В поселке Кадуй зимой делать особенно нечего, поэтому после прогулки по поселку вечером общаюсь с дедом вновь.
Краем глаза смотрим местные, кадуйские, новости — крайне кустарное телевидение, навевающее атмосферу 80-х-начала — 90-х гг. Телеведущий колхозного вида нещадно окает по-вологодски и от всей души использует деревенскую речь, что, впрочем, смотрится и слушается весьма колоритно.
Деду Саше уже восемьдесят. Но он бодр и весел. Всю жизнь проработал в лесхозе в селе Великом. В его лице передо мной явлена целая эпоха.
— Сталин умер, плакали? — спрашиваю деда.
— Все плакали. Мы-то, молодежь, — говорит дед, по-вологодски сильно упирая на "о", — мы, молодежь, не понимали ничего. Но при Сталине порядок был сильный.
— Щас не то?
— Щас нет, не то. В те времена воров не было. Когда Сталин умер, Берия по радио выступал, я помню. А потом выяснилось, что он (Берия) — английский шпион. Его Жуков арестовал. А Жуков, — продолжает дед, — нам год службы в армии добавил. Я три года служил. Возле Норвегии наша часть стояла, на севере, в Мурманской области; норвежский хутор видать было.
— Ну, — произношу я тост, — за героических личностей.
Я, конечно же, имею в виду деда Сашу, который прожил достойную жизнь и в таком солидном возрасте пребывает в здравом уме. Но речь идет также и о Сталине. Это, безусловно, героическая личность. Кровавый диктатор, но его не имеет права никто осуждать. Кто такой Сталин и кто они — эти доморощенные судьи истории, мелкие сошки, телевизионные обыватели.
— А немцы или японцы здесь, в Кадуе, содержались? — спрашиваю я насчет военнопленных.
— Не было. Немцы работали рядом. Один к нам в школу приходил (я так и не понял зачем. — В.С.), Ганс, высокий. Смеялся всё с нами. Мы дети были.
Вспоминает дед и военные годы, у него было военное детство, непростое.
— А немцы в войну Кадуй бомбили. На запад войска из Сибири эшелонами шли. В Кадуе останавливались. Веселые были: пели, плясали. А немцы узнали, что войска перебрасывают, и самолеты немецкие сюда летели их бомбить. Говорят, их (немецкие) шпионы в Кадуе были. Рацию где-то в печи спрятали, а сами ходили возле вокзала и бормотали: "Мама приехала, папа — нет. Мама приехала, папа — нет". Вот и приехала "мама": бомбили так, что в нашем селе, за 50 км от Кадуя, в Великом, слышно было.
Дед войну пережил, затем — послевоенный голод, когда детвора коровьи лепешки с земли подбирала, принимая за еду.
В своей речи дед Саша часто использует слово-обращение "парень", проглатывает слоги, окончания слов: вместо "понимаешь" — "понимашь", вместо "делает" — "делат" и всё в таком духе.
— А когда молодые были, — возвращаюсь я к прежней теме, — Сталина в мыслях хотя бы критиковали?
— Нет, не было! — дед, по-моему, осторожничает. — Но помню, в Андоге один мужик колесо на телеге менял, и его спросил проезжавший мимо милиционер, что он делает. Он объяснил и добавил: "Какая мазь, такая и власть". Его на следующий день и забрали.
Я всё это записываю в блокнот.
— Что ты там пишешь? — дед юморит. — Меня еще в НКВД не заберут?
— Не заберут, — усмехаюсь я.
Я не просто так эти вопросы задаю: идея о Сталине, ностальгия по нему (особенно у тех, кто при нем не жил и даже еще не родился на тот момент) бродит в умах. Мне интересен этот феномен — феномен желания маленьким человеком хозяйской руки.
Дед рассказывает анекдоты поры своей юности и молодости. Анекдоты не совсем приличные. Бабушка Валя, улыбаясь, журит его. Я посмеиваюсь, а сам думаю: последние сталинские поколения, скоро они уйдут; Россия всё дальше уходит от тех героических времен. С их уходом мы явно утратим нечто ценное и никогда уже не вернем. Усиленно, спешно копаю свою родословную.
...Без пятнадцати одиннадцать вечера, попрощавшись с дедом (пробыл у них около полутора суток), спускаюсь к такси. Бабушка меня провожает. Еду на Кадуйский вокзал.
В 23.15 вологодский поезд (Вологда — Санкт-Петербург) тронулся со станции Кадуй. Я покидаю Вологодчину, где провел три дня.
У меня верхнее боковое место. Внизу расстилает юная красавица, тоже севшая в Кадуе. Ее провожал какой-то юнец. Жаль. Жаль, что с Липецком ничего не получилось, ибо в это время я мог бы ехать именно туда и 28-го числа быть там, у нее. Но Наталья, красивая русская девочка, не оправдала моих надежд. Я ей звонил из Череповца, затем мы sms-ились. Ее раздражали мои неудобные вопросы, а я был прямолинеен. Ее ответы разрушили ее идеальный образ. Она оказалось одной из многих: ничего, лишь внешняя красота, эта плотская оболочка, которая имеет свойство со временем утрачивать свои свойства. Не видать Сереге из Саратова и иже с ним, жаждущим жесткую хозяйскую руку, нового Пиночета...
Продолжение следует...