Любимая гора

Давно, ещё в марте, на льду мы сидели в Охотском, на море, на корюшке. Не клевало. В этот день особенно красиво сияла на солнце роскошными белыми плечами-снегами Поронупури (Майорская), в переводе с айнского языка: Большая Гора. Засмотрелись, залюбовались мы на "Большую Белую Женщину"… И решили пойти на неё летом, когда она людям ягоду голубику подарит.

29 июля

В этот день все "карты сложились". Прогноз разрешил восхождение. Нас трое: историк Игорь Самарин, его супруга — археолог Ольга Шубина — и я. Идём за ягодой, впечатлениями и фотографиями. Игорь ни разу не поднимался, наслышан о прекрасных видах с вершины, хочет профессионально снять закат, рассвет: идём с ночёвкой. Ольга один раз была, в молодости. Я много раз был, и нынче один бы не пошёл, а за компанию с людьми интересных профессий — можно!

Ещё: по своей психа-физике я человек ностальгирующий. С Майорской многое связано. Уже 8 лет не ходил — а раньше, в ТЕ годы, поднимался на гору регулярно, один-два раза в неделю. Надо сходить! Надо вспомнить, приласкать, утихомирить ностальгирующую память о прошлом-былом.

Вот и Известковое. Ставим машину у дома охраны, обходим колючую проволоку склада ВВ. Как и 25 лет назад яростно лают кавказцы. Раньше дачный автобус №177 ходил почти до шлагбаума. Помню, мы высадились из него, пошли, и у склада ВВ овчарка сорвалась с цепи, жестоко искусала ягодника-мужчину, пришлось вызвать скорую.

Как и тогда, тропа от дороги уходит вверх незаметно, но сейчас уже не ошибёшься, стоит стенд. Чуть дальше стенда — плотина, водозабор, иду туда. Мне интересно, ностальгично-интимно: на месте ли мои разноцветные рыбки?

Форели красивой в запруде не вижу, печалька… Однако ж — мне в радость! — Ольга увидела одинокую рыбку. Помню, раньше ловил в этой запруде форель на поплавок, безжалостно, да…

Когда мы молоды — мы мужчины-добытчики. Мы всегда бескомпромиссные, мы всегда жёсткие, ловим красивых. А потом мы становимся старыми, жалостливыми и сентиментальными.

У плотины вглядываюсь в лес, в географически левый берег ручья Знаменка. Там проходила вторая тропа на вершину. Мимо горы Чапаевской (566 метров), затем по свободному от леса юго-восточному отрогу Майорской. Тропы не видно уже, заросла. А ведь изначально первой она была и единственной. Уже позже проложили современную тропу через лес, по географически правому берегу Знаменки.

Раньше тропу пилили-рубили те, кто ходил вверх за ягодой. Нынче за тропой ухаживает "Адреналин", у них грант, деньги. Нина и трое парней догнали нас у стенда. С тяжелыми рюкзаками (там доски), с кувалдой и бензопилой они пойдут вверх не за ягодой и впечатлениями, а обустраивать второй родник. Ещё раньше в проблемных местах тропы они протянули верёвки.

А мы начинаем подъём, тропа начинается с высоты 325 метров над уровнем моря. Большая Гора (1014 метра) сразу берёт на излом человека, в проверку: до высоты 483 метра самый крутой и тяжёлый участок. Много лет назад от впереди идущей женщины я учуял запах сердечного лекарства. С тех пор называю этот подъём "Валидол".

Важно сразу нащупать свой личный (неколлективный!) темп восхождения. Если кто-то сильнее — не торопись вслед за ним! Сразу откажись от своего привычного (широкого) "равнинного" шага. Короче шаг! Гора ведь, тысячник. "Рванул на тысячу, как на 500, — и спёкся", это нам не надо.

Не знаю, кто как, а я в таких случаях сразу делюсь пополам: на свою всегда молодую душу и мой материальный, изношенный организм. Душа ведь всегда молодая, сильная! Она рвётся вперёд! — а организм изношенный протестует. Приходится контролировать обоих: "Душа! Не гони вверх организм! Он не выдержит!" Поднимаюсь нарочито медленно: переношу ступню ноги так, чтобы пятка была на уровне носка другой ноги. Топчусь на месте, можно сказать. Жду, когда организм по-молодому взбунтуется: "Быстрее! Я не так стар, как тебе кажется!". Жду, когда две моих половинки уравновесят друг друга — так подбирается индивидуальный темп.

Проходим пояс красивого хвойного леса, входим в пояс берёза-бамбук. Вот первая полянка на склоне, это высота 483 метра, здесь люди всегда отдыхают. Мы тоже. Почему? Отсюда красивый вид на озеро Изменчивое и — кому нравится — на индастр "Карьер Известковый". Здесь конец "Валидолу", дальше будет чуть легче.

Завтра на спуске где-то в этом месте будет спор мой и Ольги. Я "за", чтобы по плану ТОР "Горный воздух" здесь был подъёмник на гору Майорскую. Горные приюты, трассы слаломные, вело- и пешеходные тропы. Она против: "Пусть всё остаётся, как было, как сейчас!". Я знаю, что из моих друзей многие (большинство, пожалуй) думают так же, как Ольга. Это те, кто много лет ходит по этим малолюдным горам: Российской, Красной, Майорской, годами наслаждаются видами с этих вершин и дикими, неокультуренными трассами-спусками на лыжах и бордах. Они не хотят здесь горного курорта, не хотят многолюдной тусовки.

Я такой же. Как и они, уже десятилетиями хожу здесь зимою и летом — а думаю не так. Пусть сюда на подъёмнике поедут те, кто не может — как мы — подняться пешком: старики и дети, инвалиды, мамы с младенцами… Пусть они сверху тоже увидят, почувствуют то, чем мы наслаждаемся многие годы. Сахалин — это самый большой остров России. Для любителей безлюдья на острове всегда будет много других гор.

1968 год

В летние каникулы между 9 и 10 классами мечтал купить фотоаппарат ФЭД-2, и я устроился чернорабочим на стройку дома №52 по улице Курильской, что рядом с музыкальной школой. Толку от пацана было мало, и прораб отправил меня пассажиром на самосвале. "За мучкой". На зону, в посёлок Известковое. Заключённые, все белые от мучки, мелкой, как пудра, — они возились у машины — а мальчишка приглядывался к высоченной вершине горы. Ещё не знал, что в голодные 90-е годы богатая брусникой и голубикой Майорская станет мне горою-кормилицей.

Да, тогда в Известковом зона была. Много позже во Владивостоке я случайно познакомился с официантом Юрой. Рождённый в СССР "неправильным", гомосексуалистом, он за это несколько лет глотал пыль под Майорской. Позже в Перестройку устроился снабженцем в РПЦ.

Возможно, изначально основали карьер Известковое японцы. Были разговоры, что до советских зэков здесь после Второй Мировой войны работали японские зэки. А до них, в разгар Тихоокеанской войны, американские военнопленные. Так это, нет — я не знаю.

29 июля

Ползём вверх втроём аще медленно. А куда торопиться? Мы с ночевой, не надо думать о спуске сегодня. Завтра подумаем.

Слева плоский камень, сидеть удобно. Отдыхаем, идём дальше. "Ой, гнёздышко с яйцами!". Это Ольга увидела, мы с Игорем мимо прошли. Второй раз убеждаюсь, от плотины с форелью: Ольга приглядчивая. Профессиональная, с подросткового возраста привычка археолога смотреть внимательно под ноги. В гнезде три яичка.

Высота 785 метров, вот и родник справа от тропы. Заливаем бутылки. Здесь в яме всегда была чистая вода, но вокруг источника всегда было грязное месиво от людей. Сейчас аккуратный колодец под крышкой и ровная площадка из светлых досок. Дерево пропитано специальным составом (кроме досок колодца), чтобы дольше не гнило в туманах горы. Спасибо, "Адреналин"!

От родника №1 поднимаемся до кучи сваленных досок, высота 838 метра. Здесь адреналиновцы вытоптали поляну и обнажили водоток родника №2. Я не знал про него! Здесь всегда высокая трава, рядом пройдёшь, не заметишь. Родник "Незаметный".

История названия

Отдыхаем у родника, мы и "Адреналин". Все подмокли от мороси и тумана, и все с юмором обсуждаем подвиг майора Депрерадовича, который, как утверждают топонимические словари, первый поднялся на гору и перевалил её.

Без тропы! Зачем? Вопрос спорный. Если только заблудился. Но историк-краевед Игорь Самарин говорит нам, что в 19 веке все наши экспедиции ходили с опытными проводниками-айнами. В пути от поста Кусунайского до поста Муравьёвского не было им нужды лезть в мало проходимые горы. Как сейчас, так и тогда, люди ходили равнинами и морским берегом, водоразделами. Горы — исключение! Ведь нас, туристов, тогда не было.

Забегая вперёд. После восхождения Игорь Анатольевич посмотрел первоисточники, и пришёл к таким выводам. Гора Майорская в 1946 году названа Ю.К.Ефремовым в честь основателя Владимировки (Южно-Сахалинск) майора Владимира Янцевича, а не майора Фёдора Депрерадовича. Ни тот, ни другой на гору, скорее всего, не поднимались, доказательств нет, это обычная мифологизация истории, поздние наслоения. Кто придумал небылицу о "восхождении майора", этого нам уже не узнать.

29 июля (продолжение)

"Адреналин" остаётся работать на роднике, мы втроём продолжаем подъём в туман. К голубичникам, они уже начались. Что-то нет ягод, только кусты...

Прямо на тропе Игорь пинает, поддевает ботинком высохшие экскременты медведя. Как и люди, медведи любят ходить тропами. Вглядевшись в зеленоватый, травянистый цвет высохшей лепёшки, Игорь определяет, что конкретно этот медведь был здесь весной. Пасся на местных альпийских лугах, травку кушал.

А нынче медведям (и ягодникам) делать здесь нечего: на Майорке неурожай. Брусники мало, меньше среднего по горе урожаю. Голубики ноль. Только шишка есть, тоже немного.

Да и пофиг! Что нам ягода?! Ольга идёт молодость свою ностальгировать (впрочем, я не спрашивал), я тоже. А новичёк-на-горе Игорь, он из фотонеудержимых: надо снять! Исследовать, задокументировать. Потом фото пригодятся не только для красивых выставок.

Из пояса берёзы и бамбука поднимаемся в пояс кедрового стланика. Идти здесь легко, подъёма нет почти, тропа пропилена. Вот только туман… Я лишь приблизительно понимаю, где мы находимся. Тяну коллектив направо, там у красивой скалы (не вижу её, но ноги помнят-идут!) должно быть маленькое озерко и много кустов голубики, там я любил ночевать в одиночку.

Вдруг клочья тумана разъехались в стороны. На секунды разьехались! — и мы увидели железный конус треноги вверху. 5 секунд — опять нича не видать. Но уже ясно: мы под вершиной. На высоте 981 метр. И — кстати — стоим рядом со старым кострищем, есть запас дров. Важно и то, что это не открытая, это "антиветровая" стоянка: она кругло встроена в стланик, он защитит нас от юго-западного ветра.

Финиш подъёма? Да! Игорь уверенно сбрасывает у кострища рюкзак. Ольга согласна, я тоже: хорошее место. Уютно здесь, всё по "фэн-шую". От стоянки веет полезной энергией "ци". Будем здесь у костра вечерять, потом спать-ночевать — и всё это время "энергично" лечиться от города.

Расходимся в разные стороны в поисках дров. Туман, поэтому сразу ставлю точку в Гармине: "СтоянкаЦи". \N 46*54 24.5\ Е 142*55 35.9\. Нам бы не потеряться.

Майорская в 90-е годы

Да, не потеряться. Не намочиться, не замёрзнуть. В одиночку не сломать руки-ноги, веткой каменной берёзы глаз не проткнуть — это всегда было здесь актуально. Сейчас я мокрый от пояса вниз до носок, но это пустяки, нынче тепло. А бывало по-разному.

Помню, человек 10 нас, ягодников, с утра растянулись в подъёме на гору. Я отстал и шёл последним, приглядываясь к чёрной маленькой тучке. Она шла с северо-запада на меня и на солнце за моею спиною. Вот погасло солнце, шквал брызнул мелким дождём, но я успел: спрыгнул с тропы в заросли, сел на корточки и накрыл себя и ягодный короб самодельным бивакзаком из плёнки.

Стих ветер, и с неба упала вода. Без грома и молний, крупными каплями. От их попаданий бивакзак затрещал, как костёр. Сквозь треск я услышал топот. Это коллеги-ягодники бесславно бежали вниз по тропе.

Туча ушла, солнце, нет никого. В этот день был один на горе.

***

Но самое опасное — это туман. Как следствие — потеря ориентировки. Гарминов-то не было, только компас и бесполезная в тумане бумажная карта-двухкилометровка.

Помню, как заблудился в тумане. Одна от компаса радость была: рельеф разрешает спускаться на юг. Других радостей не было. Куда иду? А чёрт его знает… На Весточку… или ещё куда… Да и пофиг, на юг иду, это самое главное, сердце спокойно. Всё равно сегодня выйду на охотскую трассу. Хорошо, что нет стланика, что сравнительно легко продираюсь сквозь березняк с бамбуком. Главное, спуск на юг. Так и случилось, к вечеру вышел на охотскую трассу по притоку реки Подорожки в рваной одежде. Радовался, что легко отделался.

А ведь некоторые упрямцы спускались на север! Помню, как на седловине между Майорской и Высокой спорили в тумане двое друзей, один указывал рукой: "туда!" (правильно), другой: "туда надо идти!" (неправильно).

Упрямый, он начал в одиночку спускаться в бассейн реки Очепухи. С полным коробом брусники, 4 ведра. В дождь и туман. В вечер, блин! В холодные сумерки… да…

Спустя лет 15 после этого, в 2009 году, мы ночевали большой компанией на этой седловине. Красотка Пеппи ещё не родила, у Крыса пока не болели ноги, а Кир не баллотировался в депутаты.

Все ещё спали, когда я утром поднялся с палатки. На севере внизу лежала туча, но июльский день обещал быть длинным и солнечным. Я уверенно шагнул в тучу вниз, хотя ни разу туда не спускался — по пути этого бедолаги.

Сначала легко скользил по мокрому фирну снежника, потом оползал и обходил бесчисленные водопады. Спуск оказался непрост! Даже с лёгким рюкзаком. Попрощался с солнцем — и прошёл тучу вниз, потом долго шёл лесом, громко пел песни медведям. Шёл и думал про этого дядьку, как ночью он шёл здесь, без фонаря.

Если он сразу, уже на водопадах, не пожалел и выбросил тяжёлый ягодный короб… Мокрый насквозь, но, если шёл не останавливаясь, — значит, не должен замёрзнуть. Если не запаниковал и не начал метаться, а всё время шёл вниз по реке… Если так, то ночью он вышел на море в посёлок Лесное.

Если… если… если…

***

Вот тоже запомнилось.

Дождь, руки замёрзли. Холодный ветер продувает стланик насквозь. Уже час не можем разжечь костёр.

— Коля, делаем последнюю, четвёртую попытку. Если не разгорится, то на ночь не остаёмся, спускаемся.

И всё-таки у нас получилось.

***

Не знаю точно — сколько центнеров (тонну?) спустил я в 90-е годы голубики и брусники вниз с горы-кормилицы на рынки Южно-Сахалинска. Помню только, что собранной ягоды хватало, чтобы прожить на эти деньги зиму до лета.

Удивительно, но в 90-е годы на этих мощных брусничниках-голубичниках у меня не было ни одной встречи с медведями. Вверху на горе очень просторно, работаешь комбайном или руками целый день, видно далеко… Но ни разу медведей, пасущихся на ягоде, не видел. Не видел и характерных их куч-экскрементов из полупереваренной ягоды.

Тогда Майорская была для меня безопасным "Верхним Островом Наслаждений". (вечером, после сбора ягоды). А во время сбора, когда дождь и холод, и руки мёрзнут, цепляют голубику — я тосковал, как у Пушкина: "...уродился я, бедный недоносок, с глупых лет брожу я сиротою…". За что мне это наказание? Зачем мне эта ягода-гора? Многие мои друзья, внизу, они стали успешными бизнесменами — а я?

И лишь одна мысль-помога грела душу, давала силы собирать опостылевшую ягоду: "У тебя припасён кайф в рюкзаке. Вечером будет тебе 150 граммов самогона одурманиться и шашлык-наслаждение".

Обязательно надо до заката собрать ведро голубики! (Завтра с утра до обеда — ещё ведро). Вечерело, и я шёл с полным ведром к Скале на закат, к луже-озеру, разводил костёр, томил шашлык на рябиновых палочках, вкушал мясо и одурманивался "стописят" из бутылочки… Вид сверху вниз уже нафиг не нужен, за целый день надоел.

(Мой друг Виктор Зайцев, он летал в ледовой разведке по Сахалину, говорил мне: "К высоте привыкаешь. Это вы, туристы, восхищаетесь видами сверху. Для меня это работа и обыденщина").

Да, прав Виктор, для меня Майорская была ягода-работа — и всё равно потом после ужина удобно усаживался на склоне и "пил", опять вливал в себя наслаждение снизу. "Пил-с-низу" полуостров Анива, который с достоинством умирал в закате, и, если была хорошая видимость, я различал вдали гору Крузенштерна. Солнце на Западе медленно и торжественно опускало занавес грандиозного представления... и внизу на Востоке тьма чернела, ничего не видать, ночь наступила... Ай, плохо? Нет! Зажглись звёзды вверху! — и я мечтательно наслаждаюсь верхним миром.

Джек Лондон писал в "Путешествие на Снарке":

"Солнце находится от нас на расстоянии девяносто трёх миллионов миль, однако для сознания простого смертного соседняя провинция кажется более отдалённой". Так и есть. С вершины Майорской Южно-Сахалинск далеко, звёзды ближе.

Потом укладывался спать под кустом, без палатки. Опять себя жалел, "недоноска", "вниз-ягода-носка". Потом здраво рассуждал: сколько?! Сколько твоих друзей и знакомых погнались там внизу за "жёлтым дьяволом" девяностых и погибли?! Сколько матерей умылись слезами, сколько жён не дождались, дети не знают отцов.

…нет, ваша жизнь — не моя. Лучше на горе буду сидеть и еду-ягоду вниз вам носить. А вы там внизу деритесь, делите на части Союз Советских Социалистических Республик, бог вам судья. Каждый должен возделывать свой сад.

"Надо возделывать свой сад" (из романа (гл. 30) "Кандид" французского писателя и философа-просветителя Вольтера, псевдоним Франсуа Мари Аруэ, 1694-1778).

Иносказательно: человек должен прежде всего делать свое дело, то, к чему у него лежит душа, то, чем он призван заниматься, как бы ни складывались вокруг него обстоятельства.

29 июля (продолжение)

А дров наверху поубавилось! Мы нашли, но раньше дров было больше. Тогда всё предвершинное плоскогорье было в белых "рёбрах" погибшего стланика, местами с чёрной сажей огня. Видимо, очень-очень давно, "в те времена былинные", на Майорской полыхнул пожар. Удобрил почву и очистил место. Поэтому здесь вольготно на просторе раскинулись богатые брусничники. Здесь легко ходить человеку — почти нет, мало сплошного стланика, как на других вершинах.

Как и раньше, нет (почти нет) мусора и одноразовой посуды. Ещё раз убеждаюсь, что в труднодоступных местах пешеходы не мусорят, сюда поднимаются люди с уже сложившимся взглядом на дружбу с природой. Весь мусор от машинных людей.

Время 14:00. Сидим у рюкзаков на стоянке, чай пьём. Ждём, когда южный ветер разгонит туман, хотим сходить на вершину. Вот солнце начинает пробиваться, мелькать над головами в клочьях тумана, мы "помогаем" ему: "Ну! Ну-же! Дай жару! Жги туман!". Иногда пробивается связь. Виктор, товарищ из города, обещает, что в 15:00 тумана не будет.

Рабури Нупури

Гора Майорская — одна из пяти гор-тысячников Сусунайского, нашего "домашнего" хребта. Почти весь Южно-Сахалинск лежит на сусунайских предгорьях. Если брать по трассе, то хребет протянулся от Христофоровки на юге до Стародубского на севере, примерно 60 километров.

Интересный факт. Пять тысячников лежат на протяжении примерно 25 километров (от Майорской до Августиновича) — а их высоты колеблются в диапазоне всего лишь тридцати трёх метров! 1047 метра (г. Пушкина, самая высокая) минус 1014 метра (г. Майорская, самая низкая) = 33 метра.

— Игорь Анатольевич, а как будет по-айнски "Любимая гора"?

Он думает секунд пять:

— Рабури Нупури!

Позже выяснилось, что Игорь меня разыграл. Переделал английское слово на японский манер.

Да, Майорская — самая любимая. Из всех пяти тысячников был на четырёх (на Пушкина только зимой) — и только на Августиновича не был ни разу. Судя по всему, её вершина заросла стлаником, простора там нет, летом не погуляешь — это сразу большой минус. Так же и с горой Пушкина. Она вся в стланике, и только немногие сильные походники поднимаются на Пушкина летом, зимой проще. К горе-тысячнику Высокой тоже надо продираться без тропы по стланику, берёзе, дикой вишне…

На пике Чехова ситуация лучше. Туда идёт тропа. До начала тропы можно доехать на машине. На предвершинных участках стланика мало, просторно, можно гулять. Есть голубичник и брусничные поляны. Красиво стоит скала Бородавка, похожая на средневековый разрушенный замок. С Чехова самый лучший вид на Сусунайскую долину, можно рассмотреть свой дом в городе. Видно Охотское море (восток), на юг Анивский залив, на западе Камышовый хребет. До Стародубского и даже дальше на север видны море и берег.

И всё же, всё же… На Майорке лучше!

Здесь рядом с вершиной на восток и на юг — почти ровное плато, большое. Есть где гулять беззаботно, легко. Ольге понравились камни, они замысловато разбросаны на мягкой подушке из мхов, ягеля и ещё бог знает чего. Дикий сад. Здесь сразу понятно, откуда наши соседи-японцы взяли эстетику своих рукотворных садов.

Майорская на Сусунайском хребте самая крайняя к востоку и к югу, поэтому с неё самый лучший вид на Охотское море и на полуостров Анива. Полуостров очень красив благодаря своим синим озёрам, именно им.

Ветер разогнал туман, и мы без рюкзаков легко поднялись на вершину. Мой Гармин Etrex 20 показал высоту 1010, на четыре метра меньше, чем на карте. У треноги Ольга осматривает камень:

— Такой квадратный, интересный. Кромка ровная. Пилили его, что ли… — вслух размышляет она.

Смотрю на камень, сразу возбуждаюсь: да! Явно пиленый! И пилили в древности такими инструментами, которых нет у нас, у современных людей! Игорь сомневается, впрочем. Тогда на вершине в очередной раз убедился: есть мечтательные, горячие любители вроде меня — и есть холодные профи.

До вечера гуляли по горному плато, не торопясь никуда. Игорь беспрерывно снимает с руки, со штатива. Горы вокруг все "камуфляжные", все в движущихся пятнах от кучевых облаков, плывущих по небу.

Ещё раз оценил затейливую роскошь местной горной тундры. Если здесь будет стройка "Горного воздуха", то хорошо бы частично её сохранить для людей. Под видеокамеры от вандалов проложить экологические тропы или деревянные тротуары.

Возвращаемся к лагерю. Вдруг нас облаяли! В кустах стоит пятёрка псов. Один большой, как кавказец. Поменьше второй и три подростка-щенка. Что они делает здесь? Чем питаются? Удивительно! Семейка бродячих псов, "горных туристов". Шуганули их, они убежали. Завтра охранник внизу скажет мне, что в карьере расформировали лишние посты, и оставшиеся без службы собаки разбежались кто куда.

"Лучше гор могут быть только горы, на которых никто не бывал".

Высоцкий пропел эту мысль советских альпинистов, вынес её в широкие народные массы. Про горы, на которых никто не бывал. А если побывал, чем меньше на вершине оставит следов человек, тем лучше.

Гора… Она, словно Храм, и многие восходители избегают таких слов про вершину: "взять", "покорить". Разве можно Храм покорить? На вершину можно подняться, желательно одному. Постоять, обдумать там что-то своё, глубоко личное, помедитировать. Помолиться, если ты верующий… и спуститься. Как можно покорить то, что существует миллионы лет? Покорить можно женщину. Фанатов и поклонников можно покорить… небоскрёб в Дубае… — но как можно покорить то, что было до тебя и до всей истории человечества — и останется после того, как люди исчезнут?

Все эти глупости о "покорении гор" имеют богоборческие корни в первых советских пятилетках о "покорении природы", пора с этим заканчивать. Китайская тренога на Эвересте, христианский крест на сахалинском хребте Жданко (а скоро, видимо, будет там и полумесяц — судя по увеличивающемуся мусульманскому населению Сахалина) — это всё неуместно и ненужно, любая вершина самодостаточна и прекрасна сама по себе. Поэтому: оставьте горы в покое, не позорьтесь, в людской своей суете не примазывайтесь к храмам-вершинам, не будет вам силы от них.

30 июля

Утром фотограф поднялся в 5 часов. Группа поддержки из двух человек тоже хотят увидеть рассвет. Идём к Скале, на фотографиях она классически хороша для первого плана. Ни разу так рано я здесь не вставал, ночь в ожидании солнца. Всё необычно и красиво опять.

— Игорь Анатольевич, а как будет по-айнски "Гора Любования"?

Он отвечает сразу, не думая:

— Тика Нупури!

На этот раз без обмана. Объяснил мне: на полуострове Терпения есть местечко, плоский мыс. Русское название: мыс Пята, по-айнски — Тика. Перевод: место, с которого мы наблюдаем.

После фотосессии поспали до 9:00, перекусили, пошли вниз. Вместо ягоды набрал с десяток шишек смолистых, пахучих. Дома повешу у изголовья кровати, пусть мне Майорская снится.

Часа три спускались с Горы, с Моей Любимой. Вот финиш, конец тропы. Скидываю рюкзак и лежу-отдыхаю, сердце стучит, ноги онемели от проклятого "Валидола". Говорю в сердцах Игорю:

— Клянусь, в следующий раз на ТОР-лифте! Пешком не пойду!

Игорь дышит рядом, отвечает:

— Не пойду больше, одного раза хватит.

Ольга молчит.

Как знать, как знать… Нет клятв под вершиной.