Второй выпуск недовольства властью, или Кому стало хуже

В прошлом выпуске "недовольства властью" мы говорили о том, что губернатор по состоянию на 9 апреля так публично и не высказался о передаче в федеральный бюджет 75% нефтегазовых доходов Сахалина от СРП. Тема эта очень серьезная и до сих пор время от времени всплывает, так как хотя бы о частичном возврате средств пока не сообщалось. Пополняется только многотомник обещаний — обещают то 16 миллиардов, то 25.

Но 19 апреля настал "момент истины" — Олег Кожемяко выступил в областной думе с отчетом о работе за 2017 год. По обозначенному вопросу он сказал примерно следующее: после того, как федеральный центр забрал у области огромную сумму, ничего, в сущности, не изменилось. Бюджет как был 100 миллиардов, так и остался. Более того, он берет на себя новые обязательства. Планируется строительство крупных объектов, продолжается строительство домов для переселенцев из ветхого и аварийного жилья, молодым и многодетным семьям, а также другим категориям граждан по-прежнему оказывается поддержка.

— Конкретно — кому стало хуже? Кто-то не получил зарплату? — спросил Олег Кожемяко.

Сразу оценить этот многозначительный вопрос не хватило сил. К тому же наступало время обнародования деклараций о доходах, и судя по ним, некоторым действительно не стало хуже, а даже стало лучше. И коровы из Дании летают самолетами, и телебашня светится. Назло врагам. Но это все лирика. Дальше мы поехали в Углегорск.

Тем, кто никогда не был в Углегорске (или, например, Макарове, Смирных, Тымовском, Александровске-Сахалинском), почему-то ничего не нужно объяснять. Дыра и безнадега или скорее безнадега в дыре. Sakh.com предполагал, что на прямую линию в Углегорске придет какое-то количество людей, конечно, будут проблемы, но чтобы так... Обычно жители жалуются на что? Тут крыша течет, тут двор раздолбан. Углегорцы же удивили своим единодушием — не двор раздолбан, а весь город (и это только Углегорск, а в Шахтерске вообще полный мрак — был всегда, а теперь тем более), дороги до сих пор нет, детский сад все никак не могут достроить. В районе на 4 миллиарда проектов, но финансировать их нечем. Дальневосточный гектар жителям, правда, предлагали, но на какие деньги его осваивать? Диалога с властью нет, многомиллионный бизнес не помогает.

У бизнеса местного, кстати, есть дела поважнее. Наконец выясняется, кто купил газету у Владимира Сорочана, бывшего редактора "Советского Сахалина". Олег Мисевра и купил. Ну не сам, конечно, его люди. И купил, говорят, по просьбе самого губернатора. История циклична — в свое время Хорошавин мечтал о контроле над "Совсахом", хотел купить. Впрочем, мы отвлеклись.

История с Углегорском как никакая другая может показать, кто в доме хозяин. Вернее, какой. У региона забрали несколько десятков миллиардов, но хуже-то никому не стало. Строим и планируем строить. А могли бы больше планировать? И больше строить? Почему-то никто из депутатов этот вопрос не задал.

Есть у тебя дом, а тебе говорят — хочешь еще один? Детям твоим и внукам? А ты такой — да зачем, мне и так хорошо, у меня же уже есть дом, и все мы в нем прекрасно умещаемся. Может, депутаты не задали этот вопрос, потому что у них уже есть дом? И не один?

Но бог с ним, с Углегорском (хотя по его внешнему виду так не скажешь). Есть в прямом смысле больная тема. Она как страшная, заезженная, поцарапанная пластинка. И музыка на ней страшная — больные дети. День защиты детей — что мы можем? Пока чиновники ходят по праздникам, мы вспоминаем наших — а они уже наши — больных детей. Двухлетнюю Еву Варосян, лысую от химии девочку с распухшей синевой под глазами, Игоря Баженова, который за все свои несчастные восемь лет еще ни разу не был здоровым, Веронику Красину... Веронику, за которую мы все, сахалинцы, бывшие и настоящие, боремся вместе уже четыре года. Мы боремся и борется она. Только силы на исходе.

Помню маму Вероники, когда она только пришла к нам в первый раз. Помню, как рыдали всей редакцией, когда она рассказывала, как однажды уже потеряла сына, а теперь у единственной дочки рак.

Прошло четыре года, от Вероники отказываются российские клиники, метастазы уже в костях. Корея возьмется, но нет денег.

Вы спрашивали, Олег Николаевич, кому стало хуже. Так вот, Веронике — хуже.

Может быть, мы чего-то не понимаем или не хотим понимать, но я помню, что при Хорошавине был способ помочь таким детям, как Вероника. Если не брались в России — выделяли деньги на лечение за границей. Если сроки поджимали — сначала отправляли в Корею, Японию, Израиль, потом решали, как это узаконить.

Сегодня нам говорят, что механизмов нет. Да, может быть, нет. Но вы знаете, когда нам (то есть вам) нужно увеличить срок своих полномочий или выделить деньги на "нужный" проект, почему-то меняются законы и находятся основания.

Если бы все чиновники, которых у нас тысячи, и все депутаты, которых у нас десятки, хоть раз объединились и били во все административные колокола, пробивая стены равнодушия и бюрократии, может быть, таким регионам, как Сахалинская область, у которых еще остались какие-то деньги (ведь все получают зарплату и никому не хуже), разрешили бы спасать своих детей, когда они умирают от рака. И дали бы тогда Веронике эти шесть миллионов, которые сейчас ей так нужны. Или хотя бы не шесть, а четыре или три. Таких детей ведь совсем немного, тем более на фоне нас, которые получают зарплату... Которым не стало хуже.

Помочь Веронике:

Помочь всем — sakhalin.info/news/152923.