Директор фонда "Диакония" Елена Рыдалевская: важно остановить движение к смерти. Сахалин.Инфо
28 марта 2024 Четверг, 19:56 SAKH
16+

Директор фонда "Диакония" Елена Рыдалевская: важно остановить движение к смерти

Благотворительность, Weekly, Южно-Сахалинск

С Еленой Рыдалевской мы побеседовали в конференц-зале южно-сахалинского аэропорта за полтора часа до ее вылета в Москву, а затем — в родной Санкт-Петербург. Атмосфера аэровокзала априори сентиментальна: встречи и расставания, радость и слезы под общим знаменателем остроты момента и неизбежных перемен. С Сахалином главу благотворительного фонда "Диакония" связывает год совместной работы в сложной и тяжелой сфере — реабилитации людей, находящихся на грани гибели из-за смертельной зависимости от наркотиков или алкоголя. Фонд действует с 23 апреля 2008 года. Он оказывает помощь нуждающимся, занимается реабилитацией и адаптацией наркозависимых, помогает бездомным, ведет работу по профилактике ВИЧ/СПИДа, а также делится опытом с коллегами в области благотворительной реабилитации наркозависимых.

На острове Елена Рыдалевская вместе с помощником, психологом, гештальт-терапевтом Николаем Екимовым и АНО "Трезвый Сахалин" провели семинар-тренинг по повышению профессиональной компетентности для специалистов "Эффективные модели реабилитации. Созависимость. Работа с родственниками". Он прошел в духовно-просветительском центре Южно-Сахалинской и Курильской епархии. На семинар пригласили священнослужителей, специалистов и консультантов по химической зависимости реабилитационных центров, волонтеров, руководителей и сотрудников НКО и государственных учреждений.

Год назад консультанты фонда привезли на Сахалин программу реабилитации "Метанойя", идейной религиозной основой которой является православное мировоззрение. Это отличает программу от ее более известного аналога "Двенадцать шагов". Во время нынешней поездки важно было подвести некоторые итоги сотрудничества и обсудить планы. О сотрудничестве с сахалинскими реабилитационными центрами, собственном пути к выбранной профессии, сложностях и достижениях — в интервью с исполнительным директором фонда "Диакония" Еленой Рыдалевской. Интервью выходит во Всероссийский день трезвости, который отмечается сегодня.

Елена Рыдалевская
Елена Рыдалевская

— Елена Евгеньевна, благодарим вас за готовность встретиться. Расскажите о ваших впечатлениях от командировки на Сахалин.

— Мне очень приятно, что остров встретил нас с большим теплом и радушием. Хочу поблагодарить руководителя отдела социального служения и церковной благотворительности, протоиерея Максима Лобановского и всех людей, с которыми Бог дал возможность встретиться на Сахалине. Впечатления отрадные, словно попадаешь в истинную христианскую жизнь, в которой "по тому узнают, что вы мои ученики, и по той любви, с которой относятся к людям". К нам действительно относились с любовью и теплым гостеприимством. Мы не только провели семинар, но и посмотрели Сахалин: побывали в музеях, красивых местах, например, на берегу Охотского моря, увидели богатства этого края, промышленную мощь (завод СПГ), отведали вкуснейшие морепродукты. В этом плане общее впечатление от Сахалина очень интересное: нам показали район новостроек, исторические места. Впечатлила и военная история острова, где Великая Отечественная война окончилась позже, чем на территории всей страны. Благодаря гостеприимству, мы не просто отработали от двери конференции до аэропорта, как это часто бывает, а сумели глубже познакомиться с Сахалином, его жителями, достопримечательностями.

— Давайте перейдем к реабилитации нарко- и алкозависимых. Как вы оцениваете ситуацию с этим в Сахалинской области? Знакомили ли вас со статистикой?

— С цифрами мы особо не знакомились. На мой взгляд, важнее впечатление, которое получаешь от непосредственного общения с людьми. Хочу отметить, что невельский православный реабилитационный центр за год проделал большую работу. Наши консультанты по химической зависимости, прилетавшие сюда в течение года, смогли успешно применить свой опыт, поэтому реабилитационный процесс улучшился и ускорился. Во многом это сотрудничество стало возможным, благодаря руководству центра и отцу Максим Лобановскому. Наши партнеры настроены на результат, они готовы перенимать опыт.

По словам консультантов, получилось выстроить терапевтическую среду для выздоровления. Уже появились реабилитационные квартиры, а это означает переход к следующему этапу — социализации людей, освободившихся от зависимости. В разных регионах мы шли к этому годами, а здесь, на Сахалине, понадобился всего год. С другой стороны, когда мы вели с Николаем Екимовым семинар, было заметно, что плотного взаимодействия между наркологией, социальными службами и церковными социальными проектами пока нет. Желательно укреплять эти межведомственные связи.

И еще я хочу сказать, что люди, которые работают на Сахалине в социальных учреждениях, наркологической больнице, сами обращаются за помощью к психологам. Это очень правильно. Когда мы слышим на семинаре "Зачем мне психолог? Зачем мне супервизор? Я к подруге хожу", это говорит о том, что человек не вполне понимает нагрузку своей профессии, все обязательства, в общем, у него недостаточно компетентности. Одна из задач специалиста, который помогает другому, — сначала помочь себе, начать с себя, следить за собой, своей психологической гигиеной. И в этом плане есть куда развиваться, есть чем заниматься и на что обратить внимание.

— Елена Евгеньевна, вам удалось применить на Сахалине уникальную программу "Метанойя". Расскажите о ней. Есть ли особенности ее реализации в нашем регионе?

— Программа "Двенадцать шагов" и то, что мы взяли из нее и включили в программу "Метанойя", — это концепция, которую мы постарались прописать с точки зрения православного мировоззрения. В "Метанойе" мы не апеллируем к высшей силе, как, например, это делается в шаговой программе, а обращаемся к Богу, как его понимает Русская православная церковь. Эти коррективы были внесены с учетом того, что мы работаем, опираясь на православные традиции. Что касается каких-то особенностей, то их нет. Задания написаны таким образом, чтобы каждый человек смог из глубины своего понимания, в зависимости от уровня своего образования, выполнить их. Один человек пропишет ответ очень просто, другой ответит глубже. Все просто. Эту программу не надо как-то специально адаптировать под жителей острова, поскольку она выполнена с учетом российского менталитета. Единственное — важно учитывать место, в котором происходит реабилитация. У нас ребята реабилитируется в Ленинградской области, а социальную адаптацию проходят в Санкт-Петербурге, где есть больше возможностей устроиться на работу. То же самое нужно делать на Сахалине, поэтому социальная квартира, которая дает реабилитантам возможность найти свое место в жизни, находится в Южно-Сахалинске. Я очень рада, что некоторые наши воспитанники востребованы и достаточно успешно работают. Работодатели их хвалят.

— Есть ли хронические сложности в реализации реабилитационных программ?

— На мой взгляд, самая большая сложность в том, что у нас нет планового государственного финансирования. Мы, в отличие от бюджетных учреждений, никогда не можем быть уверены в поддержке. Если только выиграем в конкурсе и получим финансирование. В нашем реабилитационном центре 60 койко-мест. Представьте, люди пришли к нам за помощью, они на нас надеются, а мы им говорим — извините, мы не выиграли в конкурсе, расходитесь по домам. Мы не можем себе такого позволить. Как сказал Антуан де Сент-Экзюпери, мы в ответе за тех, кого приручили.

Я считаю, если государство присваивает тебе гордое звание "социально-ориентированная некоммерческая организация" и включает тебя в реестр поставщиков услуг, то надо как-то продумать финансирование на постоянной основе, чтобы не было тотальной зависимости от грантов. При этом важно понимать, что алко- и наркозависимых эффективнее реабилитировать подальше от родной земли. У нас же каждый регион хочет оставить деньги у себя, поэтому псковские хотели бы платить за псковских, сахалинские — за сахалинских, питерские — за питерских. На самом деле будет лучше, если сахалинцы, например, полетят в Санкт-Петербург. Желательно давать людям временную регистрацию на период реабилитации. В новом месте зависимого человека никто не знает, к нему нет предвзятого мнения, это тоже способствует выздоровлению.

Нужны законодательные изменения, которые позволили бы социально-ориентированным некоммерческим организациям, оказывающим эффективную помощь, получать плановое бюджетное финансирование. По моему мнению, законы у нас сейчас недоработаны. Например, человек каким-то образом участвовал в обороте наркотиков, но при этом из его биографии, из свидетельских показаний видно, что он не является злостным торговцем. Важно предоставить ему шанс выжить, чтобы суд принял решение о социальной реабилитации. Проблема в том, что когда суды принимают решения о медицинской реабилитации, это часто бывает формально. Человек идет в наркологию, ему ставят капельницу, дают справку, но адекватного лечения он не получил. На законодательном уровне не хватает понимания, что помощь складывается не только из дезинтоксикации, но и из медицинской и социальной реабилитации. Более того, если у человека есть желание миновать этап медицинской реабилитации и поступать из дезинтоксикации сразу на социальную реабилитацию, это должно быть возможно. Было бы хорошо обязать учреждения здравоохранения наркологического профиля направлять пациентов на социальную реабилитацию. Пока на этом поле довольно много нездоровой конкуренции, потому что все бюджетные учреждения получают подушевое финансирование, соответственно, если больных мало, то учреждение переживает по этому поводу.

Кроме того, я считаю, что участие органов социальной защиты населения в помощи семье, оказавшейся в трудной жизненной ситуации, должно быть более корректным и внимательным. Оказывая помощь такой семье, прежде всего нужно помочь мужчине. Не подменять его и не брать на себя функции заботы, а помогать ему встать на ноги, получить реабилитацию и социализацию и дальше самому быть ответственным за свою семью. Очень часто чувствуется недоработка сотрудников социальных учреждений. Часто их работа просто формализуется, они от этого устают, выгорают и даже хорошие специалисты хотят уйти из профессии.

— Елена Евгеньевна, сколько лет вы занимаетесь этим направлением?

— С 1989 года.

— У вас огромный опыт, который чрезвычайно нужен обществу. В следующем году исполнится 30-летие вашей деятельности. Мы верим, что ваш фонд реализует много проектов. Вам удалось систематизировать причины, которые приводят человека к пагубной зависимости?

— У всех зависимых есть травматический опыт детства. При этом совершенно не обязательно, чтобы в семье пили или курили. Это связано в очень большой степени с трагической историей нашей Родины, с тем, что в России в начале ХХ века погибло много мужчин, с тем, что в России женщина часто оставалась одна. Идентификация "я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик" — это достояние только русской женщины, отсюда вытекают большие психологические проблемы. Это травма поколений, она докатывается и до сегодняшней молодежи. На самом деле причин много, это комплексное заболевание, оно затрагивает все сферы жизни человека: и биологические, и социальные, и психологические, и материальные, и духовные. Везде мы можем найти расстройства и проблемы, которые приводят к злоупотреблению. Поэтому надо понимать, что многофункциональная семья — это наше светлое будущее, о котором мы должны думать сегодня и которому должны учиться. Важно повышать свою психологическую компетентность, чтобы иметь возможность строить нормальную многофункциональную семью. Семью, которая сможет вырастить человека развивающегося, уважающего себя, уважающего других, склонного к строительству доверительных отношений.

— За годы вашей деятельности изменился ли качественно тип пациента?

— Вы знаете, не тип человека изменился, а тип болезни. Люди все-таки разные, заболевание меняется. Есть такое понятие в медицине — патоморфоз. Это изменение "лица" заболевания. Скажем, пневмония 19 века выглядела так, а пневмония 20 или 21 века выглядит иначе. То же самое произошло и с наркоманией. Известные наркоманы в литературном наследии, например, это сыщик Шерлок Холмс, молодой доктор в рассказе Михаила Булгакова "Морфий" и даже Анна Каренина. В нашей стране на закате советской власти люди мучились разными зависимостями. Это был определенный тип заболевания. Люди, которые сейчас страдают от наркомании, подвергаются другому действию болезни, в данном случае имеются в виду вещества. Опий действует на человека одним образом, а современные, синтетические наркотики, спайсы — другим. Конечно, есть некоторые особенности, всегда есть некий комплекс, когда встречается человек и его болезнь. Мы видим человека, заболевшего химической зависимостью, его состояние зависит от встречи двух субъектов: болезни, вещества и самой личности, но личности приходят очень разные. Достаточно трудно сказать, что был один человек, а стал другой. Сама болезнь изменилась, она научилась мертвой хваткой держать человека в зависимости, практически не оставляя ему никакого шанса.

— Безусловно, ваша работа — это строительство моста через пропасть для людей, которые находятся на грани жизни и смерти. Как вы отважились на этот подвиг? Повлияли ли ваши родители на профессиональный выбор?

— Конечно же, я не мечтала работать с алкоголиками и наркоманами, потому что была исключительно домашней девочкой и даже не ходила в детский сад. Я родилась в Санкт-Петербурге, по линии папы потомственная петербурженка. Считается, что мои предки, лоцманы, еще со времен Петра I жили в Петербурге, и этому есть свидетельство в романе Алексея Толстого "Петр I". Мама моя — актриса Театра юного зрителя, а потом Ленконцерта, папа — химик. Во время войны он был репрессирован из блокадного Ленинграда в 1944 году как враг народа. Но подлинная причина его репрессии заключается в том, что кому-то просто понравилась наша квартира. Папу, которому не было и 18 лет, посадили, а также его маму (мою бабушку) — инспектора по надзору за общеобразовательными учреждениями и ее сестру. Дедушка — военный медик — был на фронте, поэтому репрессии подверглись члены его семьи. Мой папа, находясь в местах лишения свободы, да еще из блокадного Петербурга, и в таком юном возрасте, приобрел там тяжелую гипертонию и, вернувшись, рано ушел из жизни.

В 1962 году родилась я, и в 1963 году папа перенес очень тяжелую операцию. У него был тромбоз сонной артерии. Он стал инвалидом, но занимался моим воспитанием, поэтому я была самая счастливая девочка, у которой был любимый папа. Он был очень интеллигентный, красивый, образованный и очень много уделил мне внимания и любви, тем самым дал заряд на всю жизнь. Понятно, что маме выпала нелегкая доля, как многим русским женщинам, — зарабатывать, тянуть на себе, содержать. Папа, к сожалению, по состоянию здоровья не мог обеспечить семью. Когда он умер, мне исполнилось 14 лет, и это стало для меня большой психологической травмой и огромной утратой. Именно в тот период я стала думать о смысле жизни. Поскольку я росла советской девочкой — пионеркой, позже комсомолкой, то я долгие годы не знала, что мой папа был репрессирован. В 1977 году впервые в моей жизни встал вопрос — зачем все это было нужно, если человек вот так однажды уходит в мир иной, жизнь рушится и в то же время она продолжает протекать мимо тебя. У меня впервые появился протест против жизни без Бога, и это было первым импульсом найти смысл жизни.

С 1977 года начались мои религиозные поиски. Поскольку в окружении не было никаких православных людей, церковь воспринималась мною, советским ребенком, как что-то дремучее, для бабушек. Сначала я познакомилась с людьми, которые интересовались Востоком. Это было модное течение: Рерих, Блаватская, Карлос Кастанеда. Мы читали книги и беседовали о них. А потом получилось так, что в семье, которая интересовалась этими течениями, я познакомилась с Дмитрием. Молодой человек, родившись в семье известной переводчицы Галины Арсеньевны Островской, еще в несовершеннолетнем возрасте начал потреблять наркотики, попал в места лишения свободы и, выйдя оттуда, загорелся идеей помогать наркоманам. Он видел, что советское здравоохранение вообще никому не может помочь, оно абсолютно неуспешно в оказании этой помощи, и у него тоже возникла идея поиска смысла жизни, но очень конкретного, потому что надо было помочь таким людям.

Мы были связаны тесными узами дружбы на уровне наших бабушек, они вместе возили детей из блокадного Ленинграда — бабушка Дмитрия и моя бабушка, Анна Наумовна. И в эту семью меня водили на уровне дружбы поколений, и вот там я и познакомилась с Димой. К этому моменту я уже училась в Первом медицинском институте, и Дима предложил мне войти в этот кружок по интересам о смысле жизни, ну и еще с такой позицией — помочь наркоманам. Я туда с удовольствием влилась, потому что нас объединяло желание понять что-то главное. Помню, как меня впечатлили ребята-наркоманы, я раньше никогда таких не видела. Папа мой вообще не употреблял алкоголя, поэтому я не то что наркоманов, но и алкоголиков в ближайшем окружении не видела. Это было для меня культурным шоком. После окончания медицинского института у меня уже были некоторые представления об этих заболеваниях и их физиологии.

— Какая у вас специализация?

— Я врач-терапевт. Меня поразило, что молодые люди понимают, что это плохо, что они могут погибнуть, но несмотря на эти разговоры и медицинскую помощь, они упорно двигаются к смерти. Остановить это движение к смерти — вот что важно. В тот период было много "опийных" наркоманов. Так называемый "цветок жизни человека" становится его могучим властелином, и человек может плакать о себе, понимая, что он себя хоронит, но все рано ползти на кладбище вместе с этим "цветком".

На меня это произвело сильное впечатление. Пришло понимание, что все-таки есть духовный мир, и поэтому человек оказывается рабом не "цветка", а некого могущественного духа, который стоит за этим "цветком". Мы осознали, что помощь, которую мы можем оказать, может быть от церкви, и тогда всем кружком мы пришли в храм. Бог послал нам очень хороших, интересных людей — митрополита Белгородского Иоанна (в то время он учился в Санкт-Петербургской Духовной Семинарии, а потом академии), и отца Константина Кешунова, который служит сейчас в Краснодарском крае. Эти люди помогли нашему воцерковлению. Оставив восточные учения в прошлом, я стала ходить в православный храм, и для меня это стало потрясающим открытием. Поскольку я вошла туда с компанией борцов с наркоманией, то вот так получилось, что я осталась в этой специальности и получила специализацию нарколога в Медицинской Академии постдипломного образования. Некоторое время была сотрудником кафедры наркологии Медицинской академии постдипломного образования и параллельно работала в некоммерческой организации "Возвращение". Она первая на территории РФ занялась помощью зависимым. Позже в силу разных обстоятельств я перешла в организацию, которая после перерегистрации с 2008 года стала называться "Фондом "Диакония". Я стала ее руководителем. В этом году нам исполнилось 10 лет. И еще одно большое событие — 23 июня мы освящали новый домовый храм в честь святого Серафима Вырицкого, который был практически полностью построен воспитанниками реабилитационного центра, его выпускниками. Храм располагается в деревне Пошитни Псковской области. Он разместился на втором этаже реабилитационного центра. Место очень красивое: Пушкинские горы, усадьба Александра Сергеевича. 23 июня Епископ Сергий Великолужский освятил наш храм. Я надеюсь, центр получит новую жизнь с его открытием.

— А почему храм освящен во имя Святого Серафима Вырицкого?

— Дело в том, что Святой Серафим Вырицкий — это питерский святой, почти наш современник, умер после ВОВ. Как говорится, "я видел тех, кто видел Ленина", так и я знала тех, кто знал преподобного Серафима Вырицкого. Он, действительно, замечательный святой, мы к нему ездим, и у нас уже до строительства Святого храма было братство в честь Святого преподобного Серафима Вырицкого. На освящение храма приедет его правнук. Жива его внучка, есть правнук, и вот он едет к нам на освящение храма в честь своего прадедушки.

— Елена Евгеньевна, насколько широка география обращающихся в ваш фонд за помощью?

— Самый далекий наш клиент был из ЮАР. Он нашел нас через РПЦ. Его папа был прихожанином храма Московской Патриархии, и он обратился к своему священнику, который был настоятелем прихода, а этот настоятель работал в Москве и через знакомых посоветовал этому папе обратиться к нам в реабилитационный центр. Сейчас этот наш клиент ведет трезвый образ жизни. Он потихоньку говорит по-русски. Интересно, что в ЮАР ему не помогли, а в России смогли помочь.

Марина Суетинова.

Подписаться на новости