Южно-сахалинский Шанхай: история окраины как история веры в возможности

Дефиниции. Происхождение района и термина

Начнем с категорических определений. Первое. Шанхаем называется район Южно-Сахалинска на его западной окраине. Второе. Всякий обитатель этой местности гневно воспротивится профанному отождествлению Шанхая и Владимировки. Владимировка — от которой почему-то ведут генеалогию совсем в другом месте возникшей Тоехары-Южно-Сахалинска — это правобережье Сусуи-реки, а Шанхай — левый берег.

Шанхай — не совсем окраина. Это треугольник, ограниченный Сусуей, улицей Железнодорожной и улицей Хлебной.

Откуда название? Оно как ирония возникло примерно в 1960-е в связи с большим количеством корейцев, заселявших этот район. После присоединения Южного Сахалина к СССР по итогам Великой Отечественной войны в этой части острова осталось большое количество корейцев, которые формально были гражданами Японии — страны-агрессора, с которой у России до сих пор нет официального мирного договора. Формально — потому что Корея в составе Японской империи в 1930-1940-е гг. была в статусе колонии; сами корейцы этим фактом были недовольны и отказывались признавать. Многие обжились, имели работу и жильё, обросли семьями. Потому они остались, но до 1970-х годов отношение советских властей к ним было особенным. Корейцам какое-то время не разрешали селиться в иных частях бывшей Тоёхары. А когда началось активное строительство многоквартирных микрорайонов, получить квартиру там для корейцев также было проблемным — в связи с проблемами в трудоустройстве и отсутствием у большинства высшего образования, предполагавшего получение жилья "по распределению". Постепенно ситуация менялась, либерализация — особо обусловленная человекодефицитом при освоении азиатских рубежей СССР. Но временное ограничение прав стало причиной расселения корейцев в этой части города, в основном, ближе к берегу Сусуи, по улицам Колодезной и Кирпичной.

О Шанхае уже в 1970-е году по городу ходила дурная молва как о криминальном районе. Отчасти причиной этого было схожее ущемление в правах, которому подвергались граждане с погашенной судимостью, прибывавшие в Сахалинскую область на заработки в составе "второй", "оптимистичной" волны в 1960-1970-е гг. Сперва, в 1940-1950-е, такого разделения не проводилось, но постепенно пограничный регион всё более закрывался, пока не получил такого статуса официально в конце 1970-х гг. Граждане с "отбытой" судимостью имели проблемы с трудоустройством на предприятия, гарантировавшие вступление в "квартирную очередь", а потому оседали на окраинах, в частности, в районах Шанхая, где предоставлялось жильё для низкоквалифицированных работников.

Об этих районах — особо. Улицы Железнодорожная, Анивская и Южно-Сахалинская — самые первые "русские" районы Тоехары. Об этом я имел долгий спор с верховным краеведом всея Сахалинии Анатолием Кузиным. По его мнению, первым советским районом были все-таки Черёмушки. Боксируя фактами, мы с Кузиным пришли к тому, что Шанхай и Черемушки возникли или одновременно или почти одновременно.

Шанхайская экономика

Главной экономической "фишкой" Южно-Сахалинска до сих пор является то, что было столичным фактором и у Тоехары. Это транспортный узел, удачно соединяющий Корсаковский и Холмский порты (а ещё и Анивский когда-то функционировал) с нашими дальними северами посредством железной дороги. Освоение и приспособление под свои специфические милитаристские нужды японской железной дороги стало первостепенной задачей для первой советской администрации, ныне позабытой, но пофамильно увековеченной в названиях некоторых южных улиц Южно-Сахалинска.

Японская экономика префектуры Карафуто развивалась по принципу самодостаточности — обеспечить остров всем необходимым для жизни. Поэтому значение заводов Углегорска, Поронайска, Томари было огромным — нужно было только связать все линии финансов и промышленности. Во-вторых — интегрировать остатки японской промышленности в дальневосточную и общероссийскую инфраструктуру. Поэтому Тепловозо-вагоноремонтный завод на первых порах стал основным градообразующим предприятием Южно-Сахалинска, куда массово устремились самые разные трудоискатели отовсюду. Наиболее важных и квалифицированных селили выше железной дороги — также в одном из первых районов (Вокзальная, Институтская и т.д.), простых работяг — ниже, в бараки, выстроенные на самых первых русских улицах Тоехары. И ещё ниже — вдоль по улице с показательным названием "Деповская".

Итак, "районообразующие" предприятия. Про гиганта ТВРЗ мы упомянули. Иными "шанхайскими" объектами были кирпичный и хлебный заводы, также придающие Шанхаю вид треугольника.

Кирпичный завод — "керамзитка" на шанхайском сленге. Он был промышленным гигантом — говорят, даже в 1980-е продолжал обеспечивать кирпичом и керамзитом всю область и некоторые районы Приморья. Ещё в начале 1990-х я застал его коптящие трубы, покрывавшие копотью свежевыстиранное бельё на верёвках. А разворованный после закрытия керамзит стал основным шанхайским утеплителем для придомовых завалинок и средством дренажа меж грядок на болотистых огородах.

Кирпичный завод закрывался спазматически, порционно изгоняя на улицу своих работников. В итоге его закрыли на ключ (некоторое время вяло функционировала охрана), бросив всё оборудование "как есть". Много лет завод разворовывался — технику и оставшиеся материалы вывозили целыми самосвалами! Но наиболее поразившей меня сценой было разрушение стен завода — для разделения на шлакоблоки. Стена отколупывалась, триумфально низвергалась оземь и впоследствии разделялась на компоненты. (Кстати, руководил этой грандиозной акцией отец моего друга — возле его дома до сих пор высится постепенно переходящая в состояние первозданной золы груда шлакоблоков.) А металлическое оборудование ещё долго стояло — ожидало массового появления "болгарок" на рынке строительных инструментов Сахалина.

Глину для завода японцы добывали прямо рядом — до сих пор живописные затопленные карьеры (в Шанхае именуемые озерами) являются самым красивым и даже — не побоюсь этого слова в приложении к Шанхаю — романтичной местностью. Там приятно погулять, покататься на велике, порыбачить (много лет я обеспечивал своих кошек пропитанием, вылавливая гольянов с помощью банки с хлебом, закрытой продырявленной крышкой). Живописность местности не помешала ей стать в 1990-е пристанищем для регулярно обнаруживаемых трупов и систематически горящих угнанных автомобилей. Рядышком даже воздвигли автосервис — разумеется, не имевший никакого отношения к автомобильным кражам — этот автосервис стал первым строением, возникшим в 1990-е в Шанхае. Своим периодически замораживающимся, но перманентно продолжавшимся строительством он вселял в шанхайцев, сохранивших способность безалкогольного мышления, веру в будущее России…

На окраине этого диалектически живописного района — две фермы, самые первые частные сельскохозяйственные предприятия Южно-Сахалинска. По случайному стечению обстоятельств одним из фермеров был наш бывший сосед по улице Комсомольской, перебравшийся в Шанхай за год до нас, в 1990-м, движимый, как и мы, романтическими побуждениями. Второй фермер умудрился утонуть в Сусуе, доходящей до плеча в том месте — видимо, также был движим романтическими побуждениями…

Кирпичный завод, давший название соответствующей улице, располагался на самом краешке Шанхая, на берегу Сусуи, возле грандиозной дамбы, выстроенной пленными корейцами для укрепления береговой линии. (Кстати, сейчас дамба почти разрушена, что в перспективе может привести к катастрофическому затоплению всего района.) Дамба длится почти до самой свалки — иного "районообразующего предприятия", ставшего источником прокорма (в прямом смысле слова!) для очень многих шанхайских обитателей в 1990-е.

На свалку попадало множество продуктов, отвергнутых санэпидназором — с виду вполне приличных. Ежедневно в 7.00 по Кирпичной улице в сторону свалки, как на работу, двигались процессии туземцев, вооружённых самодельными приспособлениями для разгребания свежего мусора. Свалка была разделена на сегменты, всякое перераспределение сопровождалось вооружёнными конфликтами между "помоечниками", случилась даже парочка смертельных разборок. Но, читатель, не спеши думать, что речь идёт о бомжах! Возвращаясь к вечеру с тележками, нагруженными внешне вполне приличной пищепродукцией, свалочники впоследствии распространяли добычу через спецагентов, обеспечивавших дешёвым товаром (масло, майонез, фрукты, соки — соков почему-то было особо много) как розничных продавцов на "дороге жизни" (помнишь, читатель, самые страшные времена улицы Сахалинской?), так и через обыкновенные киоски. Так что и ты, многоуважаемый читатель, купив в близлежащем ларьке ночные "чокопаи", мог стать спонсором этого специфического товарооборота.

В самом Шанхае, в одном из немногочисленных сохранившихся японских зданий (с изысканным дизайном при том!) возник специфический магазин, ставший своеобразным коммуникативным пунктом для местных жителей и точкой сбыта дешёвой продукции, добытой на городской свалке. Нужно ли называть догадливому читателю, как назывался сей маркет?..

Свалка — крайняя точка Шанхая, она расположена на правом берегу Сусуи — там, где от неё ответвляется ручей Маяковского, несущий свои зловонные воды в сторону психбольницы. А на левый берег перекинута одна из главных шанхайских достопримечательностей — здоровенный бетонный мост для четырёхполосного движения. Со ступеньками и перилами — посреди дикого леса, безо всякой дороги, подводящей к нему. Тарковский бы обзавидовался такой фактуре. Говорят, в стародавние времена власти намеревались продлить проспект Победы до Холмского шоссе, и это фантастическое начинание начали и закончили почему-то именно таким образом. Кстати, пару лет назад на одном из многоглаголивых сахалинских молодёжных форумов я услышал о возрождении этого проекта.

От моста до улицы Кирпичной идет "Аллея коттеджей" — руины разной степени достроенности респектабельных домишек — амбициозный проект коллеги моей бабушки-инженера, позволивший ему получить стартовый капитал для эмиграции в Канаду.

Третье "районообразующее" предприятие — хлебокомбинат (имени Кацева), производящий вкусный хлеб. Я побывал в трети стран мира, почти на всех континентах, и на основании своего гастрономического опыта заявляю: южно-сахалинский хлеб — самый вкусный в мире! Особенно нарезные батоны.

Но вернёмся к заводу. Работники хлебокомбината, в основном проживавшие на улице Хлебной, считали себя отдельным племенем и до сих пор не любят, когда к ним относят этноним "шанхайцы". Они редко и ситуативно коммуницировали с прочими аборигенами, потому что улица Хлебная выводила их почти сразу на проспект Победы, что избавляло от многих нежелательных контактов. Именно на Хлебной и окрестных переулках возникли первые коттеджи в районе. Многие длительное время пустовали в связи со скоропостижными смертями спешно разбогатевших домовладельцев.

Обитатели Хлебной всегда были наиболее интеллигентными и доброжелательными жителями района. Когда мне — волею судеб попавшему в самый дальний угол Шанхая на ПМЖ — по каким-то пубертатным причинам не хотелось общаться со знакомыми, я пролагал путь "в город" именно через Хлебную. Там можно было ненадолго расслабить лицевые мышцы и не притворяться орком — "гуком" на шанхайском языке — для того, чтобы обезопасить себя от соплеменников.

Четвертый — с оговорками — работодатель района — пивзавод. Но он располагается на самой границе района в окружении собственных бараков. Его труженики могли легко проникать "в город" и обратно прямо по улице Сахалинской и даже используя общественный транспорт. Поэтому все, кто сохранил трудоустроенность на этом предприятии, постепенно постарались сменить прописку, и их доля в среде "шанхайцев" крайне мала.

Но в 1990-е годы превалирующее большинство шанхайцев лишилось работы. Произошло социальное дифференцирование: часть смогла заняться бизнесом и при том выжить — в основном, это были предприимчивые представители крепких корейских династий. Как было сказано выше, они оказались в Шанхае не по интеллектуальным, экономическим, юридическим или социально-психологическим причинам, а по банально политическим. Именно их дома стали расти и перестраиваться, именно они научились преодолевать непролазную шанхайскую грязь на первых в районе джипах и микроавтобусах.

Вторая часть — те, кто сохранил работу и был вынужден, как мой отец, с риском для жизни и психики ежедневно пробираться наружу и обратно. Коммуникации были крайне затруднены. Жившие вблизи улицы Железнодорожной пользовались маршрутом №7 — кстати, старейшим из сохранившихся маршрутов города. Транспортные нужды прочих примерно до 1996 года обеспечивал маршрут №17, раз в полчаса пронзавший своим оранжевым автобусом трущобную безысходность.

Инфраструктура трущоб

Что осталось в районе в 1990-е? Во-первых, метеостанция. Этим термином шанхайцы именуют два объекта: и сам офисный пункт, находящийся на перекрёстке Деповской и Западной, и опытную станцию на Хлебной, запускающую метеозонды, не раз становившиеся объектами "инопланетных" фантазий для шанхайцев, пребывавших в свойственном времени и месту состоянии сознания.

Школа №14 — моя родная. Одна из старейших школ области, в самом начале имела номер 17 — и это ни о чём тогда не говорило. Именно эта школа — в соответствии со странными законами об обязательном среднем образовании — стала "кузницей кадров" для многих ОПГ области и местом оттачивания своеобразного криминального лексикона и поведения. Огромное количество признательских показаний, апелляционных и кассационных жалоб в объеме судопроизводства Сахалинской области было подписано с использованием навыков элементарной грамотности, полученных именно в 14-й школе. Наверное, многие выжившие коммерсанты и депутаты должны быть благодарны шанхайской школе за основы правописания и коммуникативное пространство, которое школа всем без разбора предоставляла в 1990-е годы, заставляя своих немногочисленных отличников изыскивать все новые и новые стратегии выживания, что впоследствии не раз помогало им — и мне в их малом числе в жизненных экстремальных ситуациях.

Чуть вглубь от 14-й школы — школа №17, "вспомогательная", коррекционная. Место происхождения знаменитой сахалинской идиомы "как из семнадцатой школы". В 1990-е, став местом получения необходимых навыков для учеников из самых разных семей сахалинцев в том числе депутатских, 17-я школа сохранила некоторые преференции. Например, в ней не прекращалось бесплатное питание, в отличие от большинства городских. По этой причине попадание в число обучающихся этого специфического заведения стало объектом мечтаний для детей из большого числа шанхайских семей. Уже в 2000-е, обучаясь в университете, периодически посещая оставшихся в Шанхае друзей и родных, можно было наблюдать поистине постапокалиптические картины: голых детей, проламывающих ноябрьский лёд на придорожных канавах и копошащихся в бесчисленных помойках. Тебе, читатель, благопристойному выходцу из "среднего класса", трудно понять, что бесплатное разовое питание по будним дням для кого-то может стать возможностью элементарного выживания…

ПТУ № 17. Излюбленная в Шанхае шутка: 17*17*17: школа, "фазанка" и автобус. Это училище готовило низкоквалифицированных работников (типа штукатуров-маляров), поэтому почти всегда становилось вместилищем для шанхайской молодёжи в промежуток между окончанием девятого класса и первой отсидкой. Но не для всех, ни за что не будем грубо обобщать! Двое моих друзей окончили 17-е ПТУ: один стал священником, другой — клиническим шизофреником. Судьбы у всех разные. Моя первая школьная любовь — бывшая отличница — не выдержав гормонального напряжения, также сбежала в 17-е ПТУ (ставшее тогда каким-то отделением лесотехникума). А по окончании какое-то время работала по специальности — до того, как стала профессиональной путаной.

А еще ПТУ №17 имело четырёхэтажное общежитие — самое высокое здание в Шанхае (после разбора кирпичного завода на шлакоблоки). Наличие общаги позволило этому профтехучилищу стать социальным лифтом для детей из обнулившейся сахалинской провинции, в конце 1990-х массово переезжавших с семьями в пустовавшие шанхайские бараки. Именно эта среда стала социальной основой для низшего сектора экономики (до вторжения в неё среднеазиатских иммигрантов) и среднего сектора криминального мира. "Общажные" были особым шанхайским сообществом — отсутствие районной укорененности делало их одновременно социально уязвимыми и эмоционально неограниченными.

Но нельзя считать Шанхай однозначно криминальными трущобами наподобие киношных негритянских гарлемов. Не криминальная деятельность, не свалочное собирательство, а пенсия была основным источником дохода для районных жителей. На моих глазах Шанхай стремительно старел. Стремительно — потому что естественное старение ускорялось факторами объективными (типа распада СССР со всеми последствиями) и субъективными (обобщающими все вещества, помогавшие справляться с факторами объективными). Так, бывшие водители ассенизаторных машин или механизаторы превращались в богодулов (также немаловажное сахалинское словцо), их жилища — в руины, их облик — в звероподобный, их семьи — в ничто, их жизни — в прах.

Картины жизни. Картины смерти

Да, в связи с демографическими особенностями частный сектор Южно-Сахалинска принципиально отличается даже от дальневосточных аналогов — даже от одноименного района в Хабаровске, где мне также посчастливилось пожить. Это принципиальное отсутствие водопровода, вывозимых мусорных контейнеров, телефонной линии. В отличие от материковой России, Южно-Сахалинск развивался не от села к его усложнению — он сразу был городом, а частный сектор воспринимался как архаизм, подлежащий планомерному изживанию. Потому никакие муниципалитеты и не вкладывали деньги в оснащение водопроводом отдельных домов — шанхайцы привыкли ежевечерне ездить с бывшими молочными 40-литровыми флягами "на колонку". Их еще и не достать было, фляги эти… А зимой — на саночках, по колее от проехавшего транспорта. Особенно в метель, когда из дому-то до колонки добрался, а вот проберешься ли обратно с водой…

Так что по утрам-вечерам все немногочисленные чистоплотные аборигены грохотали умывальниками, воду в которые доставляли вручную откуда-то извне. Нам еще повезло: у нас был ручной насос ("помпа") в огороде, и в теплое время года он весьма нас выручал. Соседи наши были чудовищно богаты — они установили электрический насос прямо в доме и могли позволить себе грязевые ванны из верховодной воды почти в любое время года.

Горячий душ? За ним пожалуйте в общественные бани! Потому что такая роскошь, как электротитан, могла быть доступна только единицам. Да и откуда в нем взяться воде? Городская водопроводная труба не доходила до нашей улицы на два километра…

Телефонов не было. Изредка чинили телефонные автоматы, после этого наиболее устойчивые из них могли протянуть пару часов. Оторвать трубку одним движением было знаком высшей шанхайской доблести. А мобильники появились только в 2000-е. И когда тебя, к примеру, грабили, как мою беременную моим младшим братом маму, ты мог рассчитывать только на самого себя в плане самообороны. Так что если тебя убивали, если заболевали твои домочадцы или начинал гореть весь дом, тебе нужно было минут за двадцать добежать живым до метеостанции (где чаще всего чинили автомат) и — если он на тот момент был функционален — вызвать скорую или пожарку. Много позже этой услугой стало возможно пользоваться для вызова такси — высшего уровня буржуазности для Шанхая.

До возникновения приснопамятного магазина "Шанхай" в 1997 году всё необходимое для жизни приходилось таскать из города. 17-й маршрут перестал функционировать примерно в 1996 году, а машины были только у весьма немногих счастливчиков. Так что доезжал на "семёрке" или "шестнадцатом" до нужной тебе остановки — "Деповской" или "Кинопроката" и — ножками-ножками!

Снег — особая история. Мне до сих пор непонятным является не то, почему его чистили редко. Чистили настолько редко, что непонятно другое: почему его вообще чистили? Если на район было наплевать, то какой тайный благодетель все же заставлял грейдер спорадически появляться на Колодезной — Кирпичной — Деповской? А чистка бесчисленных переулков — особая история. Здесь все зависело только от наличия у тебя денег и прихотей бульдозериста.

А обрыв проводов в буран с последующим возобновлением электроснабжения с течение пары недель!.. Мой знакомец Саня Бизон освоил нехитрый промысел. Будучи самородком-электриком, от природы рисковым парнем, а по образу жизни алкоголиком, он в наиболее жуткую пургу, когда ни зги не видать, взбирался на столбы и отрезал провода. Чтобы впоследствии присобачить обратно — за определенную мзду. Это слово — "присобачить" — он сам и использовал, применимо к своей восстановительной деятельности.

Я до сих пор не могу спокойно реагировать на снег — особенно когда очередная изящная барышня ловит снежинку на варежку, чтобы восхищенно разглядывать узорчик. Когда начинался снегопад, я, будучи в городе, незамедлительно интуитивно определял его интенсивность: мне уже бежать домой, чтобы успеть прорваться до заноса по самую крышу? Или можно еще немного прогуляться? Для меня снег — суровая конкурентная стихия, не допускавшая никакой изнеженности и помогшая сформироваться атлетическому абрису моего телосложения.

Отапливались исключительно углём. Угольная зола — шлак — использовалась в качестве дренирующего средства для отсыпки дорог. Об отсутствии асфальта в переулках говорить не будем — это избито! (Только на корейских переулках по неведомым мне причинам шлак высыпали в канавы, чтобы по весне, когда уже начался потоп, героически прочищать водоотводы!). О том, что все это жутко радиоактивно, в ту пору никто не знал. А и знали бы — что поделать. Не дровами же топить голанки. Для того, чтобы сутки поддерживать тепло в доме, понадобится целое помещение дровишек либо пара ведер угля высшего качества — "мойки". Так что все, что связано с дровами, — лишь русские народные сказки. О, а какой была атмосфера в зимнее время, какие ароматы витали! Ведь не у всех хватало денег и предприимчивости для добычи угля — некоторые довольствовались старыми автопокрышками. Тогда россияне ещё не знали, что бэушные шины можно использовать для политического протеста и использовали их по прямому назначению — жечь.

Уголь нужно было заказать в спецконторе на Железнодорожной, дождаться 3-х или 5-тонного самосвала с ним, а далее вручную — лопатой! — перекидать в угольник. Старшеклассники для этого прогуливали школу, взрослые брали выходной на работе. Уголь был чем-то наподобие героина: если он на виду, отвлекаться не след. Даже прерваться ради оправления физиологических потребностей можно было, оставив надзирателя. Однажды я так отошёл от кучи свежепривезенного угля минут на десять — за это время барачные соседи сперли полтонны.

Когда мы переехали в Шанхай, некоторые старые сараи украшала полустершаяся надпись "Уголь" — чтобы водитель знал, куда ссыпать топливо, привезенное в отсутствие хозяев. В мое время уголь уже стал валютой. Его крали в котельной 17-го ПТУ и у соседей попеременно. Мой отец отличился до уровня местного фольклора, когда допустил, что вышеупомянутый Саня Бизон продавал ему один и тот же мешок угля трижды.

А 125 вольт в розетке, на которой было написано "220"... Почти все разбитные соседи использовали "козлы" — асбестовые трубы, обмотанные проволокой и присоединённые к "верхним" проводам в обход счетчиков. Да, многие гибли от удара током от оголенного провода — зато какая экономия! И ни одно приличное электроустройство не работало без использования грохочущего на всю комнату трансформатора или стабилизатора. Притом раритетного — их выпуск был давно прекращен.

Ежегодный мартовский потоп! В советское время была сделана хитрая отводная система канав, уводящая лишнюю воду далеко из Шанхая — вечная память этой системе. Моя образованная мама каждую весну скандалила с обеспеченными соседями, щеголявшими возможностью вызвать экскаватор и прочистить канаву вдоль своей территории. Чем через пару часов становилась эта территория — и наша, соседствующая с ней, — понятно всякому, кто освоил школьный курс физики хотя бы на уровне понятия гравитации и закона сообщающихся сосудов. Потопы случались стремительно — несмотря на ежегодные попытки как-то заколдовать бурлящие потоки воды посредством лопаты или ведер шлака. В 1993 году было самое большое наводнение — в комнатах неделю стояло 20 см воды! Притом ворвалась она в дом внезапно, ручьем. А мы — все такие городские, переехавшие из квартиры с мебелью без ножек, со шкафами "в пол"… После того мы целый год пытались восстановить мебель и помещение.

А поход по улице в наводнение привил мне навыки цепкости (хвататься за соседские заборы), скорого принятия решения (когда соскальзываешь с одной обледенелой кочки, прыгая на другую) и умение быстро анализировать ситуацию (когда в прыжке стараешься уклониться от вездесущих собачьих экскрементов). Но один раз, идучи в школу на официальную фотосессию, я сумел лицом вниз шмякнуться в темноводную лужу — весь при параде, в новом пальто, с новеньким портфелем. Портфель я потом месяц отмывал — остальную одежду пришлось выкинуть.

И, наконец, воровство — извечная реалия моего района. Воровство было не способом выживания и даже не моделью самоутверждения — это просто стало особенностью шанхайцев, как прямохождение у гомо сапиенса (с прямохождением, кстати, у большинства шанхайцев были трудности). Дом нельзя было оставить ни на час. Наши соседи отвезли члена семьи в больницу. Когда они без лишних промедлений вернулись, то обнаружили, что из дому вынесли абсолютно всё — от мебели до посуды! Кто-то вседневно должен был сторожить жилплощадь, вполуха спать: не выкапывают ли картошку на жалком огородишке? Другие так же бдительно сторожили сторожей, дожидаясь изъянов в их внимательности.

Я — шанхаец (?)

Некоему "интервенту" наподобие журналиста, вторгшемуся в Шанхай ради острых ощущений, район показался бы сущим адом, ждущим своего живописателя — Данте, Гюго или Бломкампа. Но в действительности там нет никакой экзотики в духе Die Antwoord. Это скопище усталых и отчаявшихся людей, по каким-то инерционным причинам цепляющимся за житье. Каждый из них когда-то был прелестным младенцем — возможно, даже радовал своих родителей, веривших в будущее своего чада. Но всеобъемлющее влияние среды формирует тот облик и тип деятельности, который надобен для выживания в этой среде. Не у всех хватило ума, фантазии или стечения обстоятельств, чтобы покинуть Шанхай и переселиться в мир, где есть асфальт на дорогах, супермаркеты, школы с нематерящимися завучами, периодические милицейские инспектирования. Можно до бесконечности врать: "хочешь измениться — измени среду обитания!" — особенно если у тебя есть приличное образование, заработок и свободный досуг, чтобы нести эту банальную дичь для ещё более праздных потребителей вдохновляющей информации. В действительности, нужно просто радоваться, если смог избежать трущобной участи, помогать другим ее избежать и относиться с состраданием (дистанционным!) к тем, кому не посчастливилось сделать такой рывок.

Закономерен вопрос: что именно я, такой весь из себя рефлексирующий, забыл в Шанхае? Охотно расскажу. Моя семья всегда мечтала о переселении из железобетонного человейника в собственный дом. А в советское время купить частный дом было запрещено. В 1980-е разрешили обмен квартиры на дом — и то со множеством осложняющих условий. А тут еще и мой брат запланировал рождаться — вот романтические намерения и стремление расширить жилплощадь привели к тому, что в 1991 году мы обменяли двухкомнатную квартиру на Комсомольской ("Телецентр"!) на трёхкомнатный дом на Кирпичной. Подчеркну: это был апрель 1991 года. Регулярно курсировал автобус, имелись магазины, клуб (правда, закрытый в связи с превращением в склад), участковый пункт милиции, множество телефонов-автоматов. Это был пригород — как в кино.

А потом резко схлопнулось все. Исчез СССР, участковый, автобус, магазины, спокойствие, уверенность и надежды. Когда мы переехали, у меня под окном личной комнаты росла благоухающая яблоня, а по утрам меня будили соседские петухи. Романтика и естественность! Но в итоге: грязь, холод, мрак и перманентное чувство опасности — вот чем мне запомнился Шанхай. Поскольку все эти мутации района происходили на моих глазах, постепенно, я адаптировался — тем паче, другой жизни-то не видал! Но если бы меня переместили туда враз, из 1990-го сразу в 1994-й, я бы незамедлительно погиб — просто не выдержал бы "культурного шока".

Очень-очень долго мы оттуда выбирались. Со всемирно-исторической точки зрения — один миг, с точки зрения средней продолжительности жизни — также немного. Но в Шанхае прошли годы формирования моей личности — немногие, но неповторимые. Чем мне запомнится та юность? Серенадами под окном любимой? Нет, чисткой траншеи в двухметровом сугробе, чтобы пробраться к колонке за водой!

Где мои друзья тех лет? Как в песне: кто помладше — на игле, кто постарше — в лагерях. Кто-то на тот свет отправился, кто-то туда отправился безобразно и непотребно… Один мой одноклассник прославился первым в истории города обворовыванием компьютерного класса родной школы. Другой приятель стал знаменит самой большой делянкой конопли, обнаруженной в пределах областного центра (и, говорят, наиболее высококачественной). Третий, сбегая от милиции, спрыгнул из окна второго этажа нашей школы, сломав обе ноги и став инвалидом — это не помешало ему сделать карьеру мафиози и быть хрестоматийно убитым в разборке.

Конечно, судьбы разные. Иной мой одноклассник (и сосед через забор) стал знаменитым в области спортсменом. Одноклассница — победительницей городского конкурса красоты. По-разному устроились люди в разных местах магистрали жизни. И каждый может рассказать удручающие истории вроде моей. Но вряд ли так емко и красочно, как это вышло у меня. Поэтому я рассказал это историю за них и для них — фигур моей юношеской памяти. Человек есть функция среды своего обитания.