Мама всех солдат

Совету солдатских матерей в Сахалинской области исполнилось 30 лет. Свой юбилей организация встретила 7 июня. Образована она матерями, которые потеряли своих детей в далеких девяностых во время службы. С тех пор они стали мамами сразу для всех военнослужащих: защищали их в тылу и отстаивали права солдат в мирное время, чтобы служба больше не уносила жизни чьих-то сыновей. О том, какой путь был пройден за эти тридцать лет, ИА Sakh.com рассказала председатель региональной организации Людмила Морозова. Она возглавила организацию в апреле 1991 года.

— Людмила Ивановна, расскажите, как появился совет солдатских матерей и чем он занимается?

— Нашей организации исполнилось 30 лет 7 июня. Сначала, 7 июня 1990 года, была образована городская организация в Южно-Сахалинске, но она очень недолго существовала, потому что обращения пошли со всей области и даже из других областей. Поэтому нам пришлось перерегистрироваться, и мы стали сахалинской региональной общественной правозащитной организацией.

Мой сын погиб в армии, в Душанбе, 25 июня 1990 года. У нас фотографии висят: верхний ряд — это ребята погибшие в Чечне, а ниже из других регионов. Вот здесь мой Андрюша и его одноклассник Эдик. Тогда же два года служили, Андрей ровно год отслужил, а Эдику три месяца оставалось до конца службы, но погиб. Вот так. Здесь все мальчишечки наши, я их очень люблю.

Когда погиб Андрюша, я работала в кооперативном училище мастером производственного обучения. Мы готовили продавцов, поваров, бухгалтеров, конструкторов и так далее. Я тогда с девочками работала, на торговом отделении была. Но коль у меня произошла такая трагедия, я не могла оставаться в стороне. Меня раз пригласили в воинские части, два пригласили, и все, я уже не смогла остаться в стороне, потому что было очень много негатива.

Были и болезненные мальчишки, были и драки, и избиения ребят, и все что угодно, и даже насилие было. Поэтому невозможно было остаться в стороне и не ходить в воинские части, не наводить там порядок. Наводили контакты с командованием, и вот с тех пор работаем. Сейчас, конечно, что вы, это земля и небо. Сейчас в воинских частях все спокойно, хорошо.

Конечно, там все-таки ребята и мужской коллектив, но никаких сверхъестественных ужасных поступков нет и даже быть не может. Потому что нужно начинать работать до того, как ребята пришли в армию.

— А как построена ваша работа сейчас?

— Мы начинаем работу сейчас уже, весенний призыв идет. Вирус нам помешал, поэтому только начинаем, очень слабенько пока. Через недельку, через две более активная работа пойдет с призывниками. Мы с ними беседуем, стараемся и с мамами беседовать, встречаться. Сейчас военный комиссариат на мое имя присылает списки ребят, которые у нас призваны в армию. Там обозначено, кто из ребят может быть болен, или воспитывается в неполной семье, или сирота. И я уже заранее это знаю, у меня отдельная папочка, и даже телефончики их есть.

Работается хорошо. В основном ребята служат сейчас на Сахалине, но тех призывников, у которых девять классов, неполное среднее образование и никакой специальности, обязательно отправляют в учебные подразделения для того, чтобы обучить. Он пришел в армию. и он никто и ничто в общем-то, поэтому отправляют в Хабаровск.

Мы туда тоже приезжаем спокойно. Вот у нас закончится весенний призыв, и через месяц, через полтора мы уже туда едем, смотрим, как они прижились, как у них настроение, как здоровье. Едем с подарками, проводим с ними игры, загадки всякие, они отгадывают и выигрывают подарки. Вот так работаем.

— С чем к вам сейчас обычно приходят мамы?

— Вот рабочая тетрадь у меня, это все вопросы. Иногда мамы приходят и говорят: "Вот, он заболел, а его призвали", а я говорю: "Так раз он был болен, надо же было как-то заранее решать вопрос". Представьте, вот пришел молодой человек на медкомиссию, рядом с ним стоит здоровый парень. Он разве признается когда-нибудь, что он болен? Когда его спрашивают, как состояние — здоров. А потом начинается.

Очень даже часто бывает энурез у ребят, ни в коем случае тогда нельзя призывать. А парень призывается, и у него начинается ночное недержание мочи. А там госпиталь, потом его списывают. Государству это не надо. И мы сейчас говорим, и Министерство обороны: не нужны больные дети в армии, ребята, не нужны. И мамам объясняем. Очень сложно работать с мамами.

Летом в прошлом году к мэру я обратилась к нашему, замечательный, так отозвался хорошо, откликнулся. Потому что призыв в Сахалинской области идет, 50 процентов ребят дает Южно-Сахалинск. Вся нагрузка на них. Поэтому я пошла, Сергей Александрович (Надсадин — прим.) все понял, такой молодец. Хотели провести конференцию для родителей, сделали приглашение, чтобы все пришли. И что думаете? Две мамы пришло.

— Как думаете, почему так неактивно мамы откликнулись?

— Наверное, считают, что у них все в порядке. А потом не в порядке. А потом смотрите — сколько тетрадей исписано. Вот новую завела. Я материалы все сдаю в архив, потому что мне жалко. Да и они с удовольствием берут. Приходили недавно, говорят: "Людмила Ивановна, мы весь материал ваш, что вы нам дали, отработали, все у вас больше нет?", я говорю: "Пока нет, я еще подожду", но скоро, видимо, придется сдавать.

Работать сейчас практически некому. Молодые мамы не идут. Это понятно, ведь служат ребята всего один год, поэтому никакого интереса им нет идти в совет солдатских матерей. Отслужил год сын, да и все в порядке. Тем более основная масса служит на Сахалине. Проблемы то решаются очень быстро и легко сейчас. А у нас вот проблемы были. Пережили свое горе такое, каждый мальчик был на руках, на ладошках. Сейчас так же работаем. Но основная работа у нас идет в период призыва. Это очень важно, все раскрывается здесь, почти каждого молодого человека мы видим.

— О чем вы беседуете с призывниками?

— Мы говорим о том, что служить надо в обязательном порядке, объясняем почему. Наша великая Россия такая огромная. Посмотрите, какой мы занимаем большой объем, какие у нас границы, их надо охранять. И вообще любить Россию надо. Во все времена всегда было, есть и будет, что молодой человек, мужчина, защитник отечества. Он защищает Родину, своих родителей, свою семью, детей своих настоящих и будущих.

Говорим им о том, что мы всегда готовы помочь. Я всегда говорю: "Мы всегда готовы, мы всегда с вами, готовы вам помочь. Но мы от вас требуем дисциплины, исполнительности, обязательности, взаимопонимания, взаимовыручки, помощи друг другу обязательно и взаимопонимания не только между собой, но и командира нужно понять. Вас сколько много!"

И не всегда понимают ведь командира. Я говорю: "Вы наверное видите, как рано командир к вам приходит. Его дети еще спят, а потом, когда он домой приходит, его дети уже спят. Он их не видит, он занимается вами". И очень часто распадаются семьи. А ведь командиры тоже сыновья ведь наши, они же еще молодые 30-40 лет им. Это тоже наши мальчишки, наши дети, нам их тоже очень жаль и мы им помогаем.

— Вы уже сказали, что мамы неактивно идут. А как отцы?

— В начале, да, как-то больше работали отцы, потерявшие сыновей. Болели отцы очень многие. А сейчас поменьше отцы, поменьше. Как-то не идут. Потому что служат в армии всего один год. Мы всё решили, все вопросы стабильные, необходимые, всё решено. И срок службы всего один год. Посмотрите, как их обувают и одевают в армии. Как их кормят прекрасно. У них там выбор — по пять по шесть салатов выбор. У нас столько фотографий.

После обеда у них 45 минут сон-час для тех, кто не в наряде. Кто свободен, спят, как в детском саду. Я сначала не поверила, командиру говорю: "И они спят?" Он отвечает: "Спят Людмила Ивановна, спят, головку как на подушку положил и уснул". Ну слава богу, отдыхают. 45 минут поспать спокойно — это хорошо. Я им говорю: "Мальчишки, чего вам не хватает?"

У нас две бригады в Аниве, в Хомутово. И в Аниве, и в Хомутово находятся медсанчасти на 40 коек. Заболел, зачихал — всё, он отлеживается. Командование всё у меня на карандаше, всех сотовые есть. Мы везде приезжаем без проблем. И в Хабаровск приезжаем, нас с удовольствием встречают. Не бывает такого, чтобы когда-то мы туда приехали, а нас не пустили. Офицеры уже знают сахалинских матерей, они всегда говорят, что в Москве всегда отмечают наши организацию сахалинскую, говорят, что мы работаем хорошо.

— Насколько я знаю, вы успели побыть депутатом областной думы и в это время тоже активно занимались общественной деятельностью. Что тогда удалось сделать?

— Я была депутатом областной думы с 1996 по 2000 год. Очень хорошо мне помогали Любовь Федоровна Шубина (в то время зампред областной думы — прим.) и Игорь Павлович Фархутдинов. Когда выборы прошли, он мне в семь утра позвонил, говорит: "Людмила Ивановна, это Фархутдинов", я говорю: "Игорь Павлович, что случилось?" А он: "Я вас поздравляю", говорю: "С чем?", он: "Вы победили. Семь тысяч голосов набрала, всех мужиков обошла". И я говорю: "Да что вы, Игорь Павлович, вот спасибо".

С ним вместе мы работали и над нашим региональным законом. Мальчишки после армии многие пришли инвалидами, приходили и с одним легким, и без селезенок — драки ведь, бились. И вот Игорь Павлович говорит: "Давай пиши, сколько их, список, и посмотрим. Только быстренько, пока у нас сейчас деньги есть". Так сделали местный закон о дополнительных гарантиях военнослужащим, вернувшимся из армии с инвалидностью первой и второй группы. Третью группу решили пока не трогать, она все-таки рабочая.

Был и федеральный закон — моя законодательная инициатива. В то время, в 90-е годы, погибало очень много ребят. И всю гибель скидывали на самоубийство. Не было даже закона об обязательном медицинском страховании, то есть парень заболел, получил травму, увечья, погиб — государство ни рубля, ни копейки мамам не давали. Написали самоубийца. Таблеток накидают вокруг подушки, будто отравился.

Вскрывать гробы не разрешали в то время. Мне сына привезли в 1990 году с Душанбе, сказали нельзя вскрывать. А у меня мужчин так много было родственников, сами отодвинули его, говорят: "Это наш", посмотрели его и все. Вот как получилось. И мы в 1990 году начали работать, а в 1993 вышел закон об обязательном медицинском страховании.

Но закон обратной силы не имеет. Тогда он был рекомендательного характера, мы работали еще над ним много-много и в 1998 вышел хороший. Сейчас вообще прекрасный закон. Сейчас социально прекрасно защищены мальчишки. И военнослужащие, офицеры, они ведь тоже были не защищены, тоже и зарплату не выдавали им и еще много чего было.

И когда закон вышел, мы разговаривали с Хорошавиным, часто встречались тогда. И я ему говорю, что семьи, у которых сыночек погиб до 1993 года, остались без выплат. Он мне: "А сколько у нас таких?", я говорю: "Семей сто будет", он мне говорит: "Пиши список и приноси". Я принесла ему список и говорю, что 94 семьи получилось. Он говорит: "Оставляй, только меня не торопи". Я говорю: "А куда мне торопиться? Это с 1994, а уже 2012 год идет". И он нам выплатил всем. Единственный в России, никто больше не выплатил, он нам выплатил семьям, у кого ребята погибли, до 1993 года по 100 тысяч рублей. Это деньги и сейчас приличные, большие деньги, а в то время тем более — 2012 год был.

Он нам помог построить часовню прекрасную в областной больнице. Эта часовенка — это память нашим ребятам сахалинским, которые погибли в армии в мирное время. В часовенку входишь — красивая, маленькая такая, и такая красивая икона, заказывали в Москве — икона Пресвятой Богородицы "Взыскание погибших". Там четыре угла и четыре доски. Все-все-все ребята перечислены: имена, фамилии, отчества всех ребят сахалинских, которые погибли в армии в мирное время. Это большое дело. Огромное. Мы уже уйдем. А часовенка останется.

Освятил часовенку наш архиепископ Тихон, который уже уехал. И представляете, какое совпадение в жизни, подарок мне — в мой день рождения часовенку открыли, 12 июля в день святых Петра и Павла. Я даже сама не помнила уже, что у меня день рождения. Там стою уже и Тихон рядом, и я говорю: "Тихон, а у меня же сегодня день рождения". Он на меня смотрит и говорит: "Да ты что". Вот это подарок был.

Некоторые не знают, но там досочка висит, написано, что по инициативе председателя — меня. Я хотела написать там про Хорошавина, но не дали ведь, говорили: "Ну че Людмила Ивановна гусей травить?" Я говорю: "Кого травить? Кого пугать? Хорошавин ведь деньги давал". Но не дали, не разрешили. А я написала там, что благодаря помощи правительства. Очень хорошо нам помогал Хорошавин. Все его ругают, а для нас мы потеряли все на свете.

Сколько помощи оказывалось, ой-ой. Было время как-то помогали, а сейчас единственный человек, который может помочь, это Кацев, к нему обращаются все, а он не может отказать. И я не могу к нему не обращаться. Как не стало Хорошавина, я вообще здесь два года за все платила сама, и за свет, и за тепло, коммуналку полностью.

Был Кожемяко, он сказал: "Людмила Ивановна, члены правительства сказали, что коммунальные услуги — это не есть выполнение уставных задач", я говорю: "А что мы здесь делаем?" К нам приезжают мамы, у нас есть журнал, мамы с материка приезжают некоторые, заболел сыночек, говорят: "Людмила Ивановна, хочу приехать", приезжайте. Мы с них денег не берем, у нас три койки, два кресла-кровати, мамы довольные приезжают такие. Говорю: "А как же, дорогой, это неправильное ваше решение".

Вот этот губернатор пришел, с ним я тоже пока не встречалась, но я с Наумовым (Сергей Наумов, зампред — прим.) встречалась, с его помощником, они с Нижнего Новгорода, а я сама тоже горьковчанка. Думаю, пойду к нему, позвонила, он не принимает — губернаторы всегда принимали, а этот не принимает. Я позвонила к его помощнику, мне говорят, что он тоже горьковчанин, свою команду губернатор привез.

И мне повезло, Наумов меня принял в течение нескольких дней. Пришла, мы с ним поговорили. Рассказала, как папа у меня погиб в 1943 году, в 28 лет папа погиб, мы жили по улице Усиевича. Он сказал, что улица там есть, а я говорю: "Улица то есть, меня нет на той улице". Папа у меня молодой был, лейтенант, офицер, парторг. Наверное, папины все гены мне передались и я поэтому все никак бросить не могу.

А как я могу бросить? Вдруг кому-то надо? Без конца звонки. И потом мне повезло, что я живу в этом доме. Если бы я в этом доме не жила, разве я бы с палочкой ходила через весь город? Да конечно нет. Так что я каждый день, каждое утро говорю спасибо и вспоминаю Игоря Павловича Фархутдинова.

У меня здесь стоит фотография его, это наш отец крестный. Он был еще мэром города, выделил нам эту квартиру. Господи, что видела эта квартира! Это было что-то: и убегали мальчишки и вон та комната — по десять-двенадцать человек в ней жили. Военный комиссариат выделил 11 матрасов новых, подушек ватных. И вот мальчишки тут жили, мыли полы, ночевали в этой комнате.

Приходили к нам замкомандующего по воспитательной работе, медик, командир из той воинской части, откуда военнослужащий сбежал. И мы решали по каждому индивидуально вопросы: то ли мы его в другую часть переводим, то ли в госпиталь, даже разрешалось переводить домой, если он с материка, чтобы он проходил воинскую службу свою уже дома. Так мы с командованием находили общий язык и решали вопросы. Это было в девяностые годы.

— А как сейчас решаются сложные вопросы?

— Мы решаем все вопросы спокойно. Некоторые мамы приходят, даже матерятся, ругаются. Тут у нас был один случай, я говорю: "Больше так не смейте делать. Вы пришли, а что материть? Кого? Вы еще не знаете, что произошло. Вы сначала узнайте спокойненько, что, как, чего".

Мы приезжаем, офицеры нас оставляют одних. Говорят: "Все мы уходим", и мы тут работаем, а они даже не знают, о чем мы говорим и о чем беседуем. Да и как можно настраивать ребят против офицеров? Они отцы их, старшие братья. Я говорю: "Это ваши старшие братья, ребят, это тоже наши дети. Вот у тебя есть старший брат? Есть. Сколько лет? Вот считай, что это он, бегает с вами. И ты же у него не один, вас много. А делает он тебе замечание не потому что хочет сказать, какой ты противный, какой ты плохой, он хочет чтобы ты правильно все сделал".

— А на дедовщину не жалуются сейчас?

— Вообще нет. Немного началось, когда стали призывать на контракт, тогда контрактники стали выступать. Мальчишки сначала молчали, но потом сказали. Говорю: "Ну держитесь, контрактники милые". И потом я к командиру подошла. Собрали контрактников всех, кто свободен, поговорить. Я не стала на них сразу с налету, а просто так поговорили, как будто мы и не знаем ничего, потому что это только усугубляет. Сами понимаете, все это надо очень аккуратно делать.

И я говорю: "Мальчишек не надо трогать, мы с этого начинали. В девяностые годы так было, когда били, избивали, заставляли работать за себя. Не надо этого делать, вы работаете, вы деньги за это получаете, так что справляйтесь со своей работой как-нибудь сами. Если уж у вас как-то случилось, что вы в наряде вместе, уж если у вас отношения хорошие и он освободился, может он где-то тебе и поможет. Это другой вопрос. Если у него есть желание и возможность, может, вы дружите. А так не надо, не трогайте ребят, у них своей работы хватает".

— Знаю, что не всегда мамы и военнослужащие готовы говорить о проблемах из-за страха. Как вы работаете в этом случае? Например, к нам какое-то время назад обращалась женщина, у нее сын служит, жаловалась на вымогательство. Но в итоге от публикации отказалась, испугалась, что хуже станет.

— Понятно, понятно, не хотят, чтобы на нем не отразилось. Они боятся, видимо. Она ко мне, может, даже не приходит. А я что, разве скажу, что звонила мама? Разве я так сделаю? У меня же педагогическое образование, я знаю, как сказать. Да если бы я хоть одного парня когда-то подставила, мне бы давно голову оторвали и меня бы не было, убили бы где-нибудь по дороге. Вы что, ни в коем случае, я же все это понимаю, все это знаю.

Как-то было, с обидчиком здесь у нас разговаривали. Говорю: "Вот посмотри, наши ребята погибли, целая стена фотографий". И он это понял. Говорит: "Людмила Ивановна, обещаю, что никогда больше не буду так". Я ему говорю: "Понимаешь, ты физически сильнее, он физически слабее. Он родился такой. Ты наоборот должен ему как-то помочь, когда у тебя есть возможность, а обижать его нельзя ни в коем случае".

Если парню плохо, он хочет пожаловаться, там сослуживцы все равно сразу видят. Скажут: "Ага, пришли, он, наверное, жаловался, его ведь уже обижали". Поэтому я предложила командирам, чтобы было незаметно. Как-то так, два-три молодых человека собирать, кого обижают и на машине своей привезти к нам сюда, в совет. Мы беседовали за чаем, всё спокойно, никто не знал, что они жаловались.

А командир потом находил причину, но сразу после того, как приехал, не трогал обидчиков. Там ведь тоже работают сколько, все понимают, поэтому ждут. Ведь если он одного попытался обидеть, то он и другого может, скажет грубо ему как-то или еще что. А командир за ним уже наблюдает и в случае чего подзовет к себе и спросит: "Ты что, дорогой, себя плохо ведешь? Пиши объяснительную". И никто не знает, что кто-то на него пожаловался. То есть оно все получилось само собой, ведь надо аккуратно жаловаться.

Они когда по весне уходят, мы на призыве всегда присутствуем. Нам Минобороны прислали сим-карты и мы каждому даем бесплатную сим-карту. И визиточку мою даем, там мой сотовый телефон. Иногда звонят мамы, но чаще по болезни. А я говорю: "Почему сразу не обращалась? Почему? Ну а теперь давай, дорогая, всё, что есть. Какие есть медицинские справки, сделайте ксерокопию, и можно либо ко мне идти, либо к начальнику медицинской службы. Я позвоню ему, вы придете и всё".

Пришли, порешали, его понаблюдали, взяли в госпиталь. Если видят, что нужно просто подлечить и можно найти место службы полегче, учитывая его состояние здоровья, значит, так делается. Если видят, что, да, ему трудно службу нести, то его в Хабаровск, в 301 госпиталь, в наш окружной, и списывают. И все, его увольняют по состоянию здоровья.

— Сколько сейчас матерей в совете?

— Сейчас нас работает человек девять, и мамы в основном погибших ребят. Работает у нас Нина Васильевна, мы вместе работали ещё в училище, и она меня не бросает. На десять лет она меня моложе и как-то мы все время дружим, она меня не бросает, ведет у нас все финансовые отчеты. А все остальные — мамочки погибших ребят. Очень многие мамы умерли, так не хватает их. Ларисы Александровны Шмагоренко не хватает, такая умница она.

Работает мама Нина Николаевна Ключникова, у неё в 1998 году сыночек погиб. Она ведет Макаровский, Поронайский и Смирныховский районы. Она большую работу проводит с школьниками по патриотическому воспитанию, ко Дню защитника Отечества они обычно собирают подарки, сладости всякие и мы потом комплектуем подарки и отвозим ребятам в воинские части.

Озеранская Татьяна Юрьевна, она мать военнослужащего, служившего по призыву. Много лет мы с Татьяной Юрьевной работали в кооперативном училище, она по образованию педагог. Татьяна является к нам в совет по первому зову и оказывает любую помощь, какая нам необходима, она ведущая всех наших мероприятий. Помогает много и хорошо.

Девяткина Ольга Федоровна, она тоже потеряла сына в армии. Всегда готова прийти на помощь, она много оформляет документации, работает на компьютере. И еще Суслина Антонина Дмитриевна, мама погибшего солдата. Она у нас работает с мамами погибших ребят в Ногликах, она наш фотокорреспондент, все наши мероприятия она обязательно запечатлеет. Очень активная хорошая женщина.

Нам сейчас надо бы денег, хоть бы отблагодарить мамочек, которые столько лет работали, но посмотрим, как получится. В позапрошлом году позвонила Кацеву, он говорит: "О наконец-то, а чего не звонила? Я говорю: да мне стыдно, я знаю, что вы и отказать не можете, а с вас все дерут". Холмск вообще весь на нем сидит, потому что он у них мэром был, и вот они его дерут со страшной силой до сих пор. Бессовестные, а я не могу так. Сейчас не к кому обратиться. Время прошло, молодые меня кто-то знает, кто-то нет.

Из мэрии уже приходили. Я говорю: "Придется отложить, не будем пока праздновать". Мне хочется собрать с Дальнего Востока моих женщин. Камчатке уже звонила, говорят, с удовольствием приедут. Мне их надо разместить, будем смотреть. Может в июне-то и проведем. Посмотрим, какая ситуация будет.

Вот сейчас книгу делаем, а я еще зрение потеряла — один глаз у меня только на двадцать процентов видит. Книга о работе нашей скоро должна выйти, я думаю, что летом в июне-июле она появится. А так у нас книга памяти есть, в 2000 году Игорь Павлович Фархутдинов 75 тысяч нам давал на книгу, и вот наше мастерство — буклеты, стихи матерей, у которых ребята погибли. Но уже тридцать лет и хочется, чтобы была книга. Нам пообещали в лицее втором отпечатать, у них там есть типография.

— Людмила Ивановна, удивительно, как вы, пережив свое большое горе, сделали так много и не отстранились, как вам это удалось?

— А у меня не получилось отстраниться. Не получилось, наверное, потому что я 27 лет работала в училище и девочки там постоянно — все проблемы их решали. После десятого класса они, со всей области их собирали, и они как дорывались до Южно-Сахалинска — сразу гулять. Приходилось очень много работать, но молодцы мои девчонки все равно, они у меня были всегда самые лучшие, всегда больше всех получали дипломов красных. Директор всегда говорил, что Морозова воспитывает кнутом и пряником, моих девочек никто не наказывал, я сама. И я не могу отстраниться, мне очень жалко ребят, я люблю детей. И мальчишек люблю, всех их люблю.