Мама всех солдат. Сахалин.Инфо
28 марта 2024 Четверг, 21:55 SAKH
16+

Мама всех солдат

Персоны, Weekly, Южно-Сахалинск

Совету солдатских матерей в Сахалинской области исполнилось 30 лет. Свой юбилей организация встретила 7 июня. Образована она матерями, которые потеряли своих детей в далеких девяностых во время службы. С тех пор они стали мамами сразу для всех военнослужащих: защищали их в тылу и отстаивали права солдат в мирное время, чтобы служба больше не уносила жизни чьих-то сыновей. О том, какой путь был пройден за эти тридцать лет, ИА Sakh.com рассказала председатель региональной организации Людмила Морозова. Она возглавила организацию в апреле 1991 года.

Людмила Морозова
Людмила Морозова

— Людмила Ивановна, расскажите, как появился совет солдатских матерей и чем он занимается?

— Нашей организации исполнилось 30 лет 7 июня. Сначала, 7 июня 1990 года, была образована городская организация в Южно-Сахалинске, но она очень недолго существовала, потому что обращения пошли со всей области и даже из других областей. Поэтому нам пришлось перерегистрироваться, и мы стали сахалинской региональной общественной правозащитной организацией.

Мой сын погиб в армии, в Душанбе, 25 июня 1990 года. У нас фотографии висят: верхний ряд — это ребята погибшие в Чечне, а ниже из других регионов. Вот здесь мой Андрюша и его одноклассник Эдик. Тогда же два года служили, Андрей ровно год отслужил, а Эдику три месяца оставалось до конца службы, но погиб. Вот так. Здесь все мальчишечки наши, я их очень люблю.

Андрей Морозов
Андрей Морозов

Когда погиб Андрюша, я работала в кооперативном училище мастером производственного обучения. Мы готовили продавцов, поваров, бухгалтеров, конструкторов и так далее. Я тогда с девочками работала, на торговом отделении была. Но коль у меня произошла такая трагедия, я не могла оставаться в стороне. Меня раз пригласили в воинские части, два пригласили, и все, я уже не смогла остаться в стороне, потому что было очень много негатива.

Были и болезненные мальчишки, были и драки, и избиения ребят, и все что угодно, и даже насилие было. Поэтому невозможно было остаться в стороне и не ходить в воинские части, не наводить там порядок. Наводили контакты с командованием, и вот с тех пор работаем. Сейчас, конечно, что вы, это земля и небо. Сейчас в воинских частях все спокойно, хорошо.

Конечно, там все-таки ребята и мужской коллектив, но никаких сверхъестественных ужасных поступков нет и даже быть не может. Потому что нужно начинать работать до того, как ребята пришли в армию.

— А как построена ваша работа сейчас?

— Мы начинаем работу сейчас уже, весенний призыв идет. Вирус нам помешал, поэтому только начинаем, очень слабенько пока. Через недельку, через две более активная работа пойдет с призывниками. Мы с ними беседуем, стараемся и с мамами беседовать, встречаться. Сейчас военный комиссариат на мое имя присылает списки ребят, которые у нас призваны в армию. Там обозначено, кто из ребят может быть болен, или воспитывается в неполной семье, или сирота. И я уже заранее это знаю, у меня отдельная папочка, и даже телефончики их есть.

Работается хорошо. В основном ребята служат сейчас на Сахалине, но тех призывников, у которых девять классов, неполное среднее образование и никакой специальности, обязательно отправляют в учебные подразделения для того, чтобы обучить. Он пришел в армию. и он никто и ничто в общем-то, поэтому отправляют в Хабаровск.

Мы туда тоже приезжаем спокойно. Вот у нас закончится весенний призыв, и через месяц, через полтора мы уже туда едем, смотрим, как они прижились, как у них настроение, как здоровье. Едем с подарками, проводим с ними игры, загадки всякие, они отгадывают и выигрывают подарки. Вот так работаем.

— С чем к вам сейчас обычно приходят мамы?

— Вот рабочая тетрадь у меня, это все вопросы. Иногда мамы приходят и говорят: "Вот, он заболел, а его призвали", а я говорю: "Так раз он был болен, надо же было как-то заранее решать вопрос". Представьте, вот пришел молодой человек на медкомиссию, рядом с ним стоит здоровый парень. Он разве признается когда-нибудь, что он болен? Когда его спрашивают, как состояние — здоров. А потом начинается.

Очень даже часто бывает энурез у ребят, ни в коем случае тогда нельзя призывать. А парень призывается, и у него начинается ночное недержание мочи. А там госпиталь, потом его списывают. Государству это не надо. И мы сейчас говорим, и Министерство обороны: не нужны больные дети в армии, ребята, не нужны. И мамам объясняем. Очень сложно работать с мамами.

Летом в прошлом году к мэру я обратилась к нашему, замечательный, так отозвался хорошо, откликнулся. Потому что призыв в Сахалинской области идет, 50 процентов ребят дает Южно-Сахалинск. Вся нагрузка на них. Поэтому я пошла, Сергей Александрович (Надсадин — прим.) все понял, такой молодец. Хотели провести конференцию для родителей, сделали приглашение, чтобы все пришли. И что думаете? Две мамы пришло.

— Как думаете, почему так неактивно мамы откликнулись?

— Наверное, считают, что у них все в порядке. А потом не в порядке. А потом смотрите — сколько тетрадей исписано. Вот новую завела. Я материалы все сдаю в архив, потому что мне жалко. Да и они с удовольствием берут. Приходили недавно, говорят: "Людмила Ивановна, мы весь материал ваш, что вы нам дали, отработали, все у вас больше нет?", я говорю: "Пока нет, я еще подожду", но скоро, видимо, придется сдавать.

Работать сейчас практически некому. Молодые мамы не идут. Это понятно, ведь служат ребята всего один год, поэтому никакого интереса им нет идти в совет солдатских матерей. Отслужил год сын, да и все в порядке. Тем более основная масса служит на Сахалине. Проблемы то решаются очень быстро и легко сейчас. А у нас вот проблемы были. Пережили свое горе такое, каждый мальчик был на руках, на ладошках. Сейчас так же работаем. Но основная работа у нас идет в период призыва. Это очень важно, все раскрывается здесь, почти каждого молодого человека мы видим.

— О чем вы беседуете с призывниками?

— Мы говорим о том, что служить надо в обязательном порядке, объясняем почему. Наша великая Россия такая огромная. Посмотрите, какой мы занимаем большой объем, какие у нас границы, их надо охранять. И вообще любить Россию надо. Во все времена всегда было, есть и будет, что молодой человек, мужчина, защитник отечества. Он защищает Родину, своих родителей, свою семью, детей своих настоящих и будущих.

Говорим им о том, что мы всегда готовы помочь. Я всегда говорю: "Мы всегда готовы, мы всегда с вами, готовы вам помочь. Но мы от вас требуем дисциплины, исполнительности, обязательности, взаимопонимания, взаимовыручки, помощи друг другу обязательно и взаимопонимания не только между собой, но и командира нужно понять. Вас сколько много!"

И не всегда понимают ведь командира. Я говорю: "Вы наверное видите, как рано командир к вам приходит. Его дети еще спят, а потом, когда он домой приходит, его дети уже спят. Он их не видит, он занимается вами". И очень часто распадаются семьи. А ведь командиры тоже сыновья ведь наши, они же еще молодые 30-40 лет им. Это тоже наши мальчишки, наши дети, нам их тоже очень жаль и мы им помогаем.

— Вы уже сказали, что мамы неактивно идут. А как отцы?

— В начале, да, как-то больше работали отцы, потерявшие сыновей. Болели отцы очень многие. А сейчас поменьше отцы, поменьше. Как-то не идут. Потому что служат в армии всего один год. Мы всё решили, все вопросы стабильные, необходимые, всё решено. И срок службы всего один год. Посмотрите, как их обувают и одевают в армии. Как их кормят прекрасно. У них там выбор — по пять по шесть салатов выбор. У нас столько фотографий.

После обеда у них 45 минут сон-час для тех, кто не в наряде. Кто свободен, спят, как в детском саду. Я сначала не поверила, командиру говорю: "И они спят?" Он отвечает: "Спят Людмила Ивановна, спят, головку как на подушку положил и уснул". Ну слава богу, отдыхают. 45 минут поспать спокойно — это хорошо. Я им говорю: "Мальчишки, чего вам не хватает?"

У нас две бригады в Аниве, в Хомутово. И в Аниве, и в Хомутово находятся медсанчасти на 40 коек. Заболел, зачихал — всё, он отлеживается. Командование всё у меня на карандаше, всех сотовые есть. Мы везде приезжаем без проблем. И в Хабаровск приезжаем, нас с удовольствием встречают. Не бывает такого, чтобы когда-то мы туда приехали, а нас не пустили. Офицеры уже знают сахалинских матерей, они всегда говорят, что в Москве всегда отмечают наши организацию сахалинскую, говорят, что мы работаем хорошо.

В Чечне
В Чечне

— Насколько я знаю, вы успели побыть депутатом областной думы и в это время тоже активно занимались общественной деятельностью. Что тогда удалось сделать?

— Я была депутатом областной думы с 1996 по 2000 год. Очень хорошо мне помогали Любовь Федоровна Шубина (в то время зампред областной думы — прим.) и Игорь Павлович Фархутдинов. Когда выборы прошли, он мне в семь утра позвонил, говорит: "Людмила Ивановна, это Фархутдинов", я говорю: "Игорь Павлович, что случилось?" А он: "Я вас поздравляю", говорю: "С чем?", он: "Вы победили. Семь тысяч голосов набрала, всех мужиков обошла". И я говорю: "Да что вы, Игорь Павлович, вот спасибо".

С ним вместе мы работали и над нашим региональным законом. Мальчишки после армии многие пришли инвалидами, приходили и с одним легким, и без селезенок — драки ведь, бились. И вот Игорь Павлович говорит: "Давай пиши, сколько их, список, и посмотрим. Только быстренько, пока у нас сейчас деньги есть". Так сделали местный закон о дополнительных гарантиях военнослужащим, вернувшимся из армии с инвалидностью первой и второй группы. Третью группу решили пока не трогать, она все-таки рабочая.

Был и федеральный закон — моя законодательная инициатива. В то время, в 90-е годы, погибало очень много ребят. И всю гибель скидывали на самоубийство. Не было даже закона об обязательном медицинском страховании, то есть парень заболел, получил травму, увечья, погиб — государство ни рубля, ни копейки мамам не давали. Написали самоубийца. Таблеток накидают вокруг подушки, будто отравился.

Вскрывать гробы не разрешали в то время. Мне сына привезли в 1990 году с Душанбе, сказали нельзя вскрывать. А у меня мужчин так много было родственников, сами отодвинули его, говорят: "Это наш", посмотрели его и все. Вот как получилось. И мы в 1990 году начали работать, а в 1993 вышел закон об обязательном медицинском страховании.

Стихотворение сына Людмилы Морозовой
Стихотворение сына Людмилы Морозовой

Но закон обратной силы не имеет. Тогда он был рекомендательного характера, мы работали еще над ним много-много и в 1998 вышел хороший. Сейчас вообще прекрасный закон. Сейчас социально прекрасно защищены мальчишки. И военнослужащие, офицеры, они ведь тоже были не защищены, тоже и зарплату не выдавали им и еще много чего было.

И когда закон вышел, мы разговаривали с Хорошавиным, часто встречались тогда. И я ему говорю, что семьи, у которых сыночек погиб до 1993 года, остались без выплат. Он мне: "А сколько у нас таких?", я говорю: "Семей сто будет", он мне говорит: "Пиши список и приноси". Я принесла ему список и говорю, что 94 семьи получилось. Он говорит: "Оставляй, только меня не торопи". Я говорю: "А куда мне торопиться? Это с 1994, а уже 2012 год идет". И он нам выплатил всем. Единственный в России, никто больше не выплатил, он нам выплатил семьям, у кого ребята погибли, до 1993 года по 100 тысяч рублей. Это деньги и сейчас приличные, большие деньги, а в то время тем более — 2012 год был.

Он нам помог построить часовню прекрасную в областной больнице. Эта часовенка — это память нашим ребятам сахалинским, которые погибли в армии в мирное время. В часовенку входишь — красивая, маленькая такая, и такая красивая икона, заказывали в Москве — икона Пресвятой Богородицы "Взыскание погибших". Там четыре угла и четыре доски. Все-все-все ребята перечислены: имена, фамилии, отчества всех ребят сахалинских, которые погибли в армии в мирное время. Это большое дело. Огромное. Мы уже уйдем. А часовенка останется.

Освятил часовенку наш архиепископ Тихон, который уже уехал. И представляете, какое совпадение в жизни, подарок мне — в мой день рождения часовенку открыли, 12 июля в день святых Петра и Павла. Я даже сама не помнила уже, что у меня день рождения. Там стою уже и Тихон рядом, и я говорю: "Тихон, а у меня же сегодня день рождения". Он на меня смотрит и говорит: "Да ты что". Вот это подарок был.

Некоторые не знают, но там досочка висит, написано, что по инициативе председателя — меня. Я хотела написать там про Хорошавина, но не дали ведь, говорили: "Ну че Людмила Ивановна гусей травить?" Я говорю: "Кого травить? Кого пугать? Хорошавин ведь деньги давал". Но не дали, не разрешили. А я написала там, что благодаря помощи правительства. Очень хорошо нам помогал Хорошавин. Все его ругают, а для нас мы потеряли все на свете.

Сколько помощи оказывалось, ой-ой. Было время как-то помогали, а сейчас единственный человек, который может помочь, это Кацев, к нему обращаются все, а он не может отказать. И я не могу к нему не обращаться. Как не стало Хорошавина, я вообще здесь два года за все платила сама, и за свет, и за тепло, коммуналку полностью.

Был Кожемяко, он сказал: "Людмила Ивановна, члены правительства сказали, что коммунальные услуги — это не есть выполнение уставных задач", я говорю: "А что мы здесь делаем?" К нам приезжают мамы, у нас есть журнал, мамы с материка приезжают некоторые, заболел сыночек, говорят: "Людмила Ивановна, хочу приехать", приезжайте. Мы с них денег не берем, у нас три койки, два кресла-кровати, мамы довольные приезжают такие. Говорю: "А как же, дорогой, это неправильное ваше решение".

Вот этот губернатор пришел, с ним я тоже пока не встречалась, но я с Наумовым (Сергей Наумов, зампред — прим.) встречалась, с его помощником, они с Нижнего Новгорода, а я сама тоже горьковчанка. Думаю, пойду к нему, позвонила, он не принимает — губернаторы всегда принимали, а этот не принимает. Я позвонила к его помощнику, мне говорят, что он тоже горьковчанин, свою команду губернатор привез.

И мне повезло, Наумов меня принял в течение нескольких дней. Пришла, мы с ним поговорили. Рассказала, как папа у меня погиб в 1943 году, в 28 лет папа погиб, мы жили по улице Усиевича. Он сказал, что улица там есть, а я говорю: "Улица то есть, меня нет на той улице". Папа у меня молодой был, лейтенант, офицер, парторг. Наверное, папины все гены мне передались и я поэтому все никак бросить не могу.

А как я могу бросить? Вдруг кому-то надо? Без конца звонки. И потом мне повезло, что я живу в этом доме. Если бы я в этом доме не жила, разве я бы с палочкой ходила через весь город? Да конечно нет. Так что я каждый день, каждое утро говорю спасибо и вспоминаю Игоря Павловича Фархутдинова.

У меня здесь стоит фотография его, это наш отец крестный. Он был еще мэром города, выделил нам эту квартиру. Господи, что видела эта квартира! Это было что-то: и убегали мальчишки и вон та комната — по десять-двенадцать человек в ней жили. Военный комиссариат выделил 11 матрасов новых, подушек ватных. И вот мальчишки тут жили, мыли полы, ночевали в этой комнате.

Приходили к нам замкомандующего по воспитательной работе, медик, командир из той воинской части, откуда военнослужащий сбежал. И мы решали по каждому индивидуально вопросы: то ли мы его в другую часть переводим, то ли в госпиталь, даже разрешалось переводить домой, если он с материка, чтобы он проходил воинскую службу свою уже дома. Так мы с командованием находили общий язык и решали вопросы. Это было в девяностые годы.

— А как сейчас решаются сложные вопросы?

— Мы решаем все вопросы спокойно. Некоторые мамы приходят, даже матерятся, ругаются. Тут у нас был один случай, я говорю: "Больше так не смейте делать. Вы пришли, а что материть? Кого? Вы еще не знаете, что произошло. Вы сначала узнайте спокойненько, что, как, чего".

Мы приезжаем, офицеры нас оставляют одних. Говорят: "Все мы уходим", и мы тут работаем, а они даже не знают, о чем мы говорим и о чем беседуем. Да и как можно настраивать ребят против офицеров? Они отцы их, старшие братья. Я говорю: "Это ваши старшие братья, ребят, это тоже наши дети. Вот у тебя есть старший брат? Есть. Сколько лет? Вот считай, что это он, бегает с вами. И ты же у него не один, вас много. А делает он тебе замечание не потому что хочет сказать, какой ты противный, какой ты плохой, он хочет чтобы ты правильно все сделал".

— А на дедовщину не жалуются сейчас?

— Вообще нет. Немного началось, когда стали призывать на контракт, тогда контрактники стали выступать. Мальчишки сначала молчали, но потом сказали. Говорю: "Ну держитесь, контрактники милые". И потом я к командиру подошла. Собрали контрактников всех, кто свободен, поговорить. Я не стала на них сразу с налету, а просто так поговорили, как будто мы и не знаем ничего, потому что это только усугубляет. Сами понимаете, все это надо очень аккуратно делать.

И я говорю: "Мальчишек не надо трогать, мы с этого начинали. В девяностые годы так было, когда били, избивали, заставляли работать за себя. Не надо этого делать, вы работаете, вы деньги за это получаете, так что справляйтесь со своей работой как-нибудь сами. Если уж у вас как-то случилось, что вы в наряде вместе, уж если у вас отношения хорошие и он освободился, может он где-то тебе и поможет. Это другой вопрос. Если у него есть желание и возможность, может, вы дружите. А так не надо, не трогайте ребят, у них своей работы хватает".

Стихотворение, написанное одним из солдат, которому помогли в совете
Стихотворение, написанное одним из солдат, которому помогли в совете

— Знаю, что не всегда мамы и военнослужащие готовы говорить о проблемах из-за страха. Как вы работаете в этом случае? Например, к нам какое-то время назад обращалась женщина, у нее сын служит, жаловалась на вымогательство. Но в итоге от публикации отказалась, испугалась, что хуже станет.

— Понятно, понятно, не хотят, чтобы на нем не отразилось. Они боятся, видимо. Она ко мне, может, даже не приходит. А я что, разве скажу, что звонила мама? Разве я так сделаю? У меня же педагогическое образование, я знаю, как сказать. Да если бы я хоть одного парня когда-то подставила, мне бы давно голову оторвали и меня бы не было, убили бы где-нибудь по дороге. Вы что, ни в коем случае, я же все это понимаю, все это знаю.

Как-то было, с обидчиком здесь у нас разговаривали. Говорю: "Вот посмотри, наши ребята погибли, целая стена фотографий". И он это понял. Говорит: "Людмила Ивановна, обещаю, что никогда больше не буду так". Я ему говорю: "Понимаешь, ты физически сильнее, он физически слабее. Он родился такой. Ты наоборот должен ему как-то помочь, когда у тебя есть возможность, а обижать его нельзя ни в коем случае".

Если парню плохо, он хочет пожаловаться, там сослуживцы все равно сразу видят. Скажут: "Ага, пришли, он, наверное, жаловался, его ведь уже обижали". Поэтому я предложила командирам, чтобы было незаметно. Как-то так, два-три молодых человека собирать, кого обижают и на машине своей привезти к нам сюда, в совет. Мы беседовали за чаем, всё спокойно, никто не знал, что они жаловались.

А командир потом находил причину, но сразу после того, как приехал, не трогал обидчиков. Там ведь тоже работают сколько, все понимают, поэтому ждут. Ведь если он одного попытался обидеть, то он и другого может, скажет грубо ему как-то или еще что. А командир за ним уже наблюдает и в случае чего подзовет к себе и спросит: "Ты что, дорогой, себя плохо ведешь? Пиши объяснительную". И никто не знает, что кто-то на него пожаловался. То есть оно все получилось само собой, ведь надо аккуратно жаловаться.

Они когда по весне уходят, мы на призыве всегда присутствуем. Нам Минобороны прислали сим-карты и мы каждому даем бесплатную сим-карту. И визиточку мою даем, там мой сотовый телефон. Иногда звонят мамы, но чаще по болезни. А я говорю: "Почему сразу не обращалась? Почему? Ну а теперь давай, дорогая, всё, что есть. Какие есть медицинские справки, сделайте ксерокопию, и можно либо ко мне идти, либо к начальнику медицинской службы. Я позвоню ему, вы придете и всё".

Пришли, порешали, его понаблюдали, взяли в госпиталь. Если видят, что нужно просто подлечить и можно найти место службы полегче, учитывая его состояние здоровья, значит, так делается. Если видят, что, да, ему трудно службу нести, то его в Хабаровск, в 301 госпиталь, в наш окружной, и списывают. И все, его увольняют по состоянию здоровья.

— Сколько сейчас матерей в совете?

— Сейчас нас работает человек девять, и мамы в основном погибших ребят. Работает у нас Нина Васильевна, мы вместе работали ещё в училище, и она меня не бросает. На десять лет она меня моложе и как-то мы все время дружим, она меня не бросает, ведет у нас все финансовые отчеты. А все остальные — мамочки погибших ребят. Очень многие мамы умерли, так не хватает их. Ларисы Александровны Шмагоренко не хватает, такая умница она.

Работает мама Нина Николаевна Ключникова, у неё в 1998 году сыночек погиб. Она ведет Макаровский, Поронайский и Смирныховский районы. Она большую работу проводит с школьниками по патриотическому воспитанию, ко Дню защитника Отечества они обычно собирают подарки, сладости всякие и мы потом комплектуем подарки и отвозим ребятам в воинские части.

Озеранская Татьяна Юрьевна, она мать военнослужащего, служившего по призыву. Много лет мы с Татьяной Юрьевной работали в кооперативном училище, она по образованию педагог. Татьяна является к нам в совет по первому зову и оказывает любую помощь, какая нам необходима, она ведущая всех наших мероприятий. Помогает много и хорошо.

Девяткина Ольга Федоровна, она тоже потеряла сына в армии. Всегда готова прийти на помощь, она много оформляет документации, работает на компьютере. И еще Суслина Антонина Дмитриевна, мама погибшего солдата. Она у нас работает с мамами погибших ребят в Ногликах, она наш фотокорреспондент, все наши мероприятия она обязательно запечатлеет. Очень активная хорошая женщина.

Нам сейчас надо бы денег, хоть бы отблагодарить мамочек, которые столько лет работали, но посмотрим, как получится. В позапрошлом году позвонила Кацеву, он говорит: "О наконец-то, а чего не звонила? Я говорю: да мне стыдно, я знаю, что вы и отказать не можете, а с вас все дерут". Холмск вообще весь на нем сидит, потому что он у них мэром был, и вот они его дерут со страшной силой до сих пор. Бессовестные, а я не могу так. Сейчас не к кому обратиться. Время прошло, молодые меня кто-то знает, кто-то нет.

Из мэрии уже приходили. Я говорю: "Придется отложить, не будем пока праздновать". Мне хочется собрать с Дальнего Востока моих женщин. Камчатке уже звонила, говорят, с удовольствием приедут. Мне их надо разместить, будем смотреть. Может в июне-то и проведем. Посмотрим, какая ситуация будет.

Вот сейчас книгу делаем, а я еще зрение потеряла — один глаз у меня только на двадцать процентов видит. Книга о работе нашей скоро должна выйти, я думаю, что летом в июне-июле она появится. А так у нас книга памяти есть, в 2000 году Игорь Павлович Фархутдинов 75 тысяч нам давал на книгу, и вот наше мастерство — буклеты, стихи матерей, у которых ребята погибли. Но уже тридцать лет и хочется, чтобы была книга. Нам пообещали в лицее втором отпечатать, у них там есть типография.

— Людмила Ивановна, удивительно, как вы, пережив свое большое горе, сделали так много и не отстранились, как вам это удалось?

— А у меня не получилось отстраниться. Не получилось, наверное, потому что я 27 лет работала в училище и девочки там постоянно — все проблемы их решали. После десятого класса они, со всей области их собирали, и они как дорывались до Южно-Сахалинска — сразу гулять. Приходилось очень много работать, но молодцы мои девчонки все равно, они у меня были всегда самые лучшие, всегда больше всех получали дипломов красных. Директор всегда говорил, что Морозова воспитывает кнутом и пряником, моих девочек никто не наказывал, я сама. И я не могу отстраниться, мне очень жалко ребят, я люблю детей. И мальчишек люблю, всех их люблю.

Новости по теме:
Подписаться на новости