Лера и ее счетчик чистоты

Вообще-то, конечно, не Лера, а Валерия. И правильнее — не счетчик чистоты, а счетчик чистого времени. Это рассказ про то, как важно называть вещи своими именами, чтобы принимать их и работать с ними.

Счетчик чистоты — приложение, которое любой человек может скачать себе на телефон, чтобы видеть, сколько дней он уже свободен от своей зависимости. Привет, говорит экран, ты чистый с такого-то числа столько-то и столько-то. И секунды идут.

Лера удивительная. Психолог, арт-терапевт, сексолог, консультант по химической зависимости — она осваивает все больше инструментов, чтобы быть полезной миру, людям, в том числе тем, кто дошел до самого края, как и она сама шесть с половиной лет назад. Она пила 20 лет, с 15 до 35, а сейчас ходит по снегу босиком, сияет глазами и постоянно учится, чтобы помогать.

Фамилию нашей героини мы не называем, потому что это не только ее история, но и всей ее семьи.

— Это будет непростой разговор. Готова ли ты откровенно рассказать о своем опыте зависимости? Когда это началось, во сколько лет, с чего? Как развивалось?

— Я так понимаю, развивалось это задолго до моего рождения. Моя мама люто ненавидела алкоголиков. У нее в родне они были, испортили ей детство, она видела пьянки, драки. Она всегда осуждала тех, кто пьет, и пообещала себе, что в ее семье этого никогда не будет. Сейчас, оглядываясь назад, она может дать всем лишь один совет — постарайтесь никого не осуждать. Надо стремиться к тому, чтобы дать людям жить их жизнь, дать поступать так, как они считают правильным. Дать им это право у себя внутри, не заявлять об этом, а просто внутренне дать. Спокойнее и терпимее относиться к чужому выбору, уважать его. Есть разные сценарии, и один из них можно обозначить фразой — что осудишь, в том сам и побудешь.

— Расскажи, как прошло твое детство.

— У нас дома никто не пил, не курил и не матерился. Мама — педагог, очень уважаемый человек в нашем городе. Я выросла не в Южно-Сахалинске, на севере. Папа — капитан дальнего плавания, все в дом, все для семьи. А потом получилось так, что из четверых детей у троих — химическая зависимость, одна умерла в 41 год, моя сестра самая старшая, от рака. Хотя там была гремучая смесь: алкоголь, обиды и табак. Обиды очень влияют на здоровье. В психосоматике есть даже мнение, что чрезмерно обидчивые люди рискуют заболеть раком. Я общалась с людьми, которые победили рак, — что-то в них изменилось. Появилась тяга к жизни, любовь к людям. У нее была отличная денежная профессия, за счет этого она долго держалась на плаву. Но реализоваться в жизни она так и не смогла. Я так понимаю, она просто не могла жить. Это болезнь всех зависимых, они просто не могут жить эту жизнь со всеми ее бытовыми проблемами, рутиной, какими-то мелочами. Пошла туда — там нагрубили, в автобусе на ногу наступили… Есть люди, для которых это пустяки, а есть те, которые просто не могут все это переносить. Люди без кожи.

— Это про таких, наверное, у Кафки — "смешно оснастился ты для этого мира".

— Слишком чувствительные, ранимые люди. В итоге мой брат вышел из зависимости, я вышла из зависимости, сестренка моя младшая сейчас работает по разным программам созависимости, ей тяжело.

— Что за парадокс, почему в такой идеальной, судя по твоим словам, семье, так получилось?

— Модели поведения, дисфункция. Если моя мама росла в окружении алкоголиков, она видела эти модели и переняла их. Запрет на чувства. Быть хорошей девочкой. И прочее. Она никогда в жизни нас не била, но хватало одного ее взгляда. Это было молчаливое наказание, дети очень такое чувствуют. Я когда разбирала свою зависимость, долго не могла понять, почему все так вышло. Семья — образцово-показательная. Но в самой системе ценностей была какая-то двойственность, неискренность. Не потому, что родители плохие, а потому что по-другому они не умели. У нас был негласный запрет на чувства внутри семьи. Не было обнимашек. Мне до сих трудно обниматься. Ни побеситься, ни поиграть. Эмоциональная холодность. Не учитывались границы друг друга, никто к нам не стучал в комнату, как будто дети — это собственность, а не личность. Это все неосознанно, конечно. Наши родители — прекрасные люди. Я им очень благодарна и безмерно люблю их, они действовали из лучших побуждений и хотели нам только добра, делали что могли. Но вот так получилось. Когда мы начали употреблять, мама с отцом сели и заплакали — ну почему все так, мы же хотели, стремились, старались… Может, потому что сами они были как социальные сироты, они же родились в последние годы войны, родители просто не могли им дать чего-то важного, какого-то тепла.

— Как тебя во все это затянуло?

— Я сколько себя помню, всегда была недовольна. Если меня кто-то обижал, я не могла сказать, держала в себе. Все время было напряжение. В первый раз алкоголь я попробовала в 15 лет. Начала дружить с мальчиком, у него алкоголь в семье был, обычные застолья веселые, с песнями. Культурное питие, так называемое. И мы с ним выпили. И с первого глотка я почувствовала, что это мое. Вот просто мое. Я выдохнула. Я посмотрела на себя в зеркало, и мне не было отвратительно. Мне показалось, что я красивее, умнее, разговаривать могу лучше. Ну, то есть, ушло напряжение. Ведь я же относилась к себе с чрезмерной строгостью, критически. Всегда думала, почему я такая уродина. Хотя я не была уродиной, девочка да девочка. Вот, например, детское фото.

— Хорошенькая. Только взгляд недетский.

— Потому что психика исковерканная. Как будто уже рождена с ненасытной программой саморазрушения. И когда я выпила, я словно волшебной воды глоток сделала. Я поняла, что буду пить всегда, много, и когда будет, и что будет. И все, начала пить.

— С 15 лет?

— С 15 лет.

— Прямо пить?

— Прямо пить. Почти ежедневно. Не допьяна, так. В институте — коктейль за вечер. Но надо понимать, что это была почти ежедневная практика, это вошло в систему. И неважно мне было… Алкоголик чем отличается от нормального человека? Тем, что он не умеет пить, у него нету стопа. Когда есть, надо все выпить, что бы ни было завтра: экзамен, важное событие, что угодно. Когда ты начинаешь, думаешь — выпью немного. Но уже в процессе — все, остановиться нельзя. Мы с моей подругой росли вместе, одинаково гуляли, выпивали, но она не алкоголик, а я алкоголик. Как это определилось? Когда она захотела бросить пить, она смогла, а я нет. Или, например, она говорит — я не буду пить, у меня завтра экзамен. И не пьет. А я говорю — я не буду пить, у меня завтра экзамен. И пью. При этом возникают мысли — быстрее начну, быстрее закончу, быстрее просплюсь, душ-лаврушка-петрушка… Изредка, правда, я могла остановиться, по какой-то случайности. И каждый раз мой ум эту случайность ставил в систему: вот, могу же, когда хочу!

— И когда это стало тебя напрягать, мешать тебе?

— Мне не мешало. Мешало маме моей, моим работодателям и коллегам. Я работала в школе, в ЖЭУ кассиром. И продолжала. У меня не было осознания, что я не могу остановиться, я говорила себе — хочу и пью. Потом начались прогулы, косяки на работе. Меня и это не остановило. Как я институт вообще окончила, даже не знаю. Училась на экономиста. Отучилась в Южном, вернулась в свой город.

— К чему это в итоге привело, была какая-то кульминация?

— Была. Я вышла замуж, второй раз. Первый мой муж был тот самый мальчик, с кем я впервые попробовала алкоголь. Из-за пьянок мы и развелись, как с моей стороны, так и с его. В 37 лет он умер от алкоголя. Прекраснейший человек был, очень жаль. И вот, второе замужество, два выкидыша и на третий раз я выносила ребенка с помощью врачей.

— Только не говори, пожалуйста, что во время беременности ты тоже…

— Нет, беременная не пила. Но я не перестала быть алкоголичкой, я все время хотела. То, что испытывает зависимый человек, когда ему нельзя, когда нет возможности, называется сухая трезвость. Когда он не меняет свое мышление, не развивается, не работает над собой, а просто не пьет. Закодировался, например. Это чистой воды страдание. Человек натягивает на себя улыбку, делает вид, что все хорошо, убеждает себя в этом, а сам ждет. Знаешь, как дембели ждут и зачеркивают дни на календарике, так и он ждет, когда окончится кодировка. У настоящего зависимого именно так. Дело тут не в физической составляющей, этот ущерб не так колоссален. Многое восстанавливается физически. Тут все гораздо глубже. Второй муж у меня тоже был алкоголик. Однажды, когда нашей дочке было три месяца, он где-то пил и пришел на бровях. Я лежала на кровати, кормила дочку грудью. И когда он зашел, я только и успела взять ее и положить в кроватку. Потому что я на него посмотрела и сразу все поняла. У него столько ненависти и злости было в глазах. В общем, он меня избил как сидорову козу. Взял за волосы, прижал к кровати и просто кулаком фигачил по лицу. Наутро вместо лица — фиолетово-кровавое месиво. Сестра увидела — закричала от ужаса. А он ничего не помнил… Боль, унижение, обида, вина — все это сразу во мне поднялось. И я начала понемногу, втихушку, сама с собой выпивать. Но дальше больше. Начала с коляской фестивалить по городу. А что такого, я же якобы нормальная, но люди-то видят. И кульминация случилась, когда моя мама сказала — я не потерплю такого у себя дома, уходи. Я жила с дочкой у мамы, папа мой к тому времени уже умер, а муж уже был где-то, непонятно где. Так что ребенок остался у мамы, а я уехала фестивалить в Южный. Мне было 31 или 32… А дочке — три года.

— И что ты делала в Южном?

— На улице жила, бухала, шарахалась.

— Не работала?

— Нет. Есть люди, которые так живут. Где придется. То у знакомых переночуешь, то с каким-то мужиком познакомишься. С одним пожила, с другим. Один со мной несколько лет нянчился: и уговаривал, и закрывал дома, и орал на меня… Выгонял, потом искал… То есть я прибилась к человеку, у которого была созависимость. Каждый созависимый найдет своего зависимого. У него до меня жена умерла от алкоголя. А потом я допилась до такого состояния, что мне стало страшно, и я поняла, что сдохну. Я про алкоголизм уже много на тот момент читала, много знала. Вот, кстати, еще факт — знания не помогают. Нужно как-то внутри искренне признать, что ты бессилен перед своей болезнью. Я поняла, что это конец, я приплыла. До этого и бошку мне пробивали. Операция в нейрохирургии, и реанимация была, и тяжелая двусторонняя пневмония… Много всего, но осознания такого не было.

— Дальше, наверное, наркология?

— Я ее боялась как не знаю чего, боялась, что поставят на учет. Это же позор, клеймо на всю жизнь. А тут поняла, что деваться некуда. Единственная надежда на тот момент. Брат вместе с мужчиной, у которого жила, повез меня туда, а меня не берут! Чтобы лечь, надо прийти на прием к врачу, взять направление, спросить, есть ли места, — такая система. А я чувствовала, что смерть стоит около меня, понимала, что эту ночь просто не переживу. В общем, меня положили платно, а через несколько дней перевели на бесплатное, поставили на учет. Мне уже было все равно, потому что появилась надежда, что вылечат. А дальше произошло удивительное. Врач почему-то меня пожалел и оставил лежать в наркологии на семь месяцев. Помню, что мне не хотелось жить. Я понимала, что пить для меня не вариант, но и трезвой жить было невыносимо. У меня внутри была такая черная дыра, куча страхов, вина за то, что я все в жизни спустила в унитаз, стыд за все свои поступки. Я боялась показаться на глаза родным, понимала, что бросила маленького ребенка. И ничего уже не вернешь, не исправишь. Прошли эти семь месяцев, я пришла к врачу и попросила — сделайте что-нибудь, не могу так больше. А он говорит — Лера, я все, что мог, сделал. Но так жить было невыносимо!

— Ничего не помогало, даже какие-нибудь антидепрессанты?

— Фишка в том, что зависимый человек садится на все. Я сидела на них девять месяцев и потом чуть не покончила с собой. Слава Богу, мама была рядом, ходила за мной по пятам и не допустила этого. Так вот, на конец лечения во мне просто была черная дыра, такая сосущая, ей все было мало. Что бы я туда ни кинула, ее ничего не радовало. У Аглаи Датешидзе есть стихотворение про эту черную дыру, точнее не скажешь. Я не видела вокруг ничего. Это ужасное состояние, такая боль адская, такое мучение. Внешне хожу, улыбаюсь, выгляжу хорошо, люди думают — вот, человек бросил пить, и у него все ништяк. Но у меня всегда, когда я выходила из наркологии, была одна мысль — пойти налево. Потому что налево был ларек. Взять чекушку и прямо за ларьком сделать два-три глотка. Это была навязчивая мысль. Я понимала, что если мне предложат, я не откажусь, у меня нет этой опции. И вот так придется всю жизнь? Я видела алкоголиков, которые держатся на зубах, просто на силе воли, на страхе. Они поняли, что им нельзя, держатся, но они несчастливы. Мужики в трудоголизм уходят, истязают себя на работе, дома — в телевизор, в телефон, не трогайте меня. Если агрессивный, начинает измываться над близкими. Кодировка — не вариант для меня была, она только помогает держаться, но не делает счастливым. А я хотела быть счастливой. Но тогда было такое состояние — я шла и ничего не видела: ни неба, ни деревьев, ни людей. Одно какое-то серое месиво. И я четко понимала, что или забухаю, или что-то сделаю с собой.

— Но ни того, ни другого не произошло. Что спасло тебя, в виде чего пришло спасение?

— Я встретилась с двумя знакомыми, которые тоже были в завязке и участвовали тогда в создании общества трезвости на Сахалине. Они пригласили меня в кино, на "Географ глобус пропил". Такая случайность получилась, ирония. Но главная цель была не кино, а поговорить, конечно. Я стала ходить в это общество трезвости. Ходила еще в храм к матушке, Людмиле, которую потом расстреляли в храме. Приходила к ней просто за любовью, она со мной разговаривала. Пьяная же в церковь не придешь, так что это тоже помогало не сорваться.

Потом я приняла обет трезвости перед иконой "Неупиваемая Чаша". Первый раз это было перед Великим Постом в 2014 году. Страшно было. Я не верила, что смогу, но дала на год и выдержала. А абстиненция длится года два после того, как человек бросает пить. Именно психологическая ее составляющая. Изменение своих моделей поведения — процесс долгий. Нужно просто осознанно поступать по-другому, не так, как привык.

Потом я поехала на трезвый слет на озеро Увильды в Челябинскую область. Это общество "Трезвение", его председатель отец Игорь Бачинин. Впоследствии я учились у него на курсах трезвости, я получила первый мой сертификат. И там, в этом палаточном лагере на Уильды я дала обет трезвости на всю жизнь. У меня был четкий план выздоровления: две группы (встречи с единомышленниками) в неделю плюс службы в храме, исповедь, причастие.

— И ты стала не только трезвой, но и счастливой, как и хотела?

— Этого пришлось подождать. Свои, эндогенные эндорфины начинают вырабатываться через год-два после того, как бросаешь употреблять. Мне сразу сказал впереди идущий товарищ, мой наставник — через год трезвости будет легче. Но год прошел — и ничего не произошло. Наоборот, мне становилось хуже, просто не было никакого просвета, только депрессия и бессмысленность всего. Видимо, я так ушатала себя, что нужно было больше времени. И я решила продолжать, потому что настырная.

То утро, через полтора года с начала трезвости, я помню как сейчас. Я проснулась, все было то же, но мир стал другим. Видно, у меня произошли наконец коренные изменения, потому что я открыла глаза и осознала, что улыбаюсь. Утро никогда в жизни у меня не начиналось хорошо. Было так — Боже мой, опять я не сдохла, опять жить эту жизнь беспонтовую. И только к вечеру раскачиваешься. А тут я вышла утром, иду по улице — небушко, деревья, листочки, люди! Я увидела, что люди красивые. Раньше для меня было — если ты не Ален Делон, значит ты урод. И я была урод номер один, потому что не Синди Кроуфорд, не Клаудиа Шиффер.

— То есть просто в одно утро изменилось все?

— Да. Потом друзья начали делать центр реабилитации для зависимых, я стала помогать, появился смысл в жизни. С родными наладила отношения. А они были плохие, конечно. Тяжело им было. Очень. Старший брат меня всегда поддерживал. Он взял на себя молитвенное обязательство — читал акафист Пресвятой Богородице перед иконой "Неупиваемая Чаша". Есть такая икона чудотворная, она находится в подмосковном Серпухове, в Высоцком мужском монастыре. Этот образ помогает именно зависимым. Акафист прочитать — минут сорок надо ежедневно, и мой брат каждый день его читал. Более того, мы как-то года два назад возвращались откуда-то и я говорю — ну что, зайдешь, чай попьешь? А он — не, мне еще акафист читать. Я так удивилась — ты что, до сих пор читаешь? Да, говорит, сейчас не каждый день, но читаю.

— Сейчас ты психолог и помогаешь людям победить зависимость. Расскажи о своем пути к этой профессии. По первому образованию ты экономист, но это, наверное, не был осознанный выбор?

— Да, не был, тогда я просто поступила и поступила. С психологией все по-другому. Сначала я выучилась на консультанта по химическим зависимостям, начала консультировать, поборола страх публичности, начала лекции читать. Привезла на Сахалин курсы трезвости из Челябинской области. Потом заработала себе на образование и поступила в университет на высшее психологическое, получила диплом. Потом отучилась на арт-терапевта, потом — на сексолога. Стараюсь постоянно повышать квалификацию. Провожу в реабилитации групповые тренинги с зависимыми и индивидуальные консультации. Очень ценно слышать потом, когда человек говорит — как я ни боролся с вами, Валерия, вы все выдержали, спасибо вам. Потому что очень часто зависимый уходит в отрицание своих проблем. Он не может называть вещи своими именами: я алкоголик, у меня алкоголизм. Вместо этого он ищет себе оправдания, выстраивает защиту, придумывает гиперкомпенсацию.

— Ты работаешь только с зависимыми?

— Нет. Конечно, основные запросы — зависимость и созависимость. Но я работаю также с ревностью, изменами, детскими травмами, проживанием утраты, паническими атаками, трудностями в принятии решений, развитием творческого мышления и другим.

— Не было такого, что человек узнавал о твоем прошлом и пугался, у него возникало предубеждение и он уже не доверял тебе как специалисту.

— С таким я не сталкивалась. Конечно, я не кричу об этом на каждом углу. Но и не скрываю, что меня от употребляющего алкоголика отделяет одна рюмка. Поэтому я спокойно об этом говорю, и люди понимают меня, не шарахаются. Хотя был вот случай, не связанный с моей работой как психолога, когда в правительстве меня одна женщина спросила, почему я так хорошо в теме, и я ответила — потому что сама алкоголик. Она смотрела на меня удивленно и не знала, что ответить. Возникла неловкая пауза… А что тут скажешь? Не бывает бывших алкоголиков, на самом деле любой алкоголизм неизлечим. Можно войти в стойкую ремиссию, жить нормально, но это хроническое заболевание, оно не может пройти до конца. Алкоголизм затрагивает все четыре сферы реализации человека: био, психо, социо, дух. По всем пунктам идет деградация. Организм запомнил то самое состояние, и это никогда не сотрется. Это механизм любой зависимости, в том числе и наркотической, и игровой, и любовной, и созависимости. Но с этим можно работать и жить счастливо.

— Сколько ты уже не употребляешь?

— Получается, я в 35 лет только начала жить, по большому счету. Это моя дата трезвости. Прошло уже больше шести с половиной лет. У меня есть такое приложение, называется счетчик чистоты. А еще есть вот такие вазочки с кристалликами. Каждый кристаллик — день, прожитый в трезвости. Поначалу мне нужна была такая визуализация. У меня много таких вазочек, сейчас я уже так не делаю. А первая вазочка была в форме большой рюмки. Когда бывало тяжело, я смотрела на эти кристаллики, на алмазики, как мы с подругой их называли в детстве, и спрашивала себя — ты правда готова променять вот это на то, что было раньше? И еще считаю важным сказать, что счастливой и радостной я стала благодаря своей работе и действиям по специальной простой духовной программе. Для меня быть просто трезвой — это ни о чем, это страдание. Мне важно стать другой, умеющей любить, лучшей, благодарной, полезной. И мой путь продолжается.

— На том уровне, на котором ты сейчас, у тебя бывают искушения?

— Хочется ли мне повернуть налево? Хочется. Но я всегда помню, что мы живем только сегодня. Я себе говорю — только сегодня тебе можно не пить, а завтра выпьешь. И завтра говорю то же самое. День же легко перетерпеть, это не месяц, не год. Вот и получается, что я не пью каждый день только сегодня. Бывает всякое, чего там говорить. Но я слишком ценю то, что у меня есть, и не готова это потерять. Возможность открыто смотреть всем людям в глаза. Возможность помнить, что было вчера. Понимание, что моей дочери не скажут, что ее мать где-то пьяная валяется. Возможность развиваться и помогать другим. Я разговариваю на все эти темы с дочерью, ей уже 14. Конечно, на мне вина, которую, наверное, не искупить, но есть такие моменты, которые вселяют надежду. Например, когда ей плохо, она звонит мне.

— Что ты думаешь о культурном питии? Вот депутат гордумы Южно-Сахалинска Майя Кириллова транслирует мысль, что детей надо учить правильно пить (она так и сказала) вместо того, чтобы отдалять точки продажи спиртного от школ. Уверена, что она и многие другие прочитают твою историю и подумают — ну а я-то тут причем? Я же не алкоголик, просто выпиваю по праздникам, для удовольствия, за свои, в подворотне не валяюсь, алкоголь в умеренных дозах полезен, разжижает кровь и так далее.

— Так называемое культурное выпивание — это тоже опасная вещь. Никто не застрахован от того, что начнется прогрессирование, что это перейдет в зависимость. К тому же, у детей, которые растут в семье, где выпивают только по праздникам, алкоголь начинает ассоциироваться с праздником, радостью, подарками. Все это встает в один ряд, происходит подмена: хочешь радости — выпей немножко и будет тебе радость. А детское шампанское — это вообще, я считаю, преступление. Это приобщение ребенка к самой идее выпивки. А потом, когда ему 19 и он в реанимации лежит с передозом, родители приходят ко мне со слезами и говорят — как мог наш мальчик это сделать? Ни один забулдыга из канавы не мечтал там валяться. Он начинал выпивать культурно. Алкоголь — это база для возможного присоединения других зависимостей. Почти все, с кем я пила в свое время, уже ушли. По пальцам пересчитать тех, кто еще жив. Вообще если человек задумается, он может понять, что употребление алкоголя — это своего рода социальное рабство. Неосознаваемое, завуалированное.

— Согласна с каждым словом. Напоследок — скажи что-нибудь тем, кто дочитал до конца.

— Я хочу поделиться своим глубоким убеждением. Если зависимым человеком движут материальные ценности, у него нет шансов выбраться из этой западни. Ему нужны именно духовные ориентиры. А по большому счету, они всем нужны, не только зависимым. Нужно думать не только о себе. Если ты не делаешь ничего для мира, то у тебя пусто внутри, что бы ты туда ни закидывал, в эту черную дыру. И я неимоверно благодарна, что теперь могу быть полезной людям.