Константин Гапоненко: "Пятьсот веселый" идет на восток"

Настал черед взять в руки книги нашего замечательного краеведа и писателя Константина Ерофеевича Гапоненко (1933-2019). Он бы настоящим подвижником островной истории, а потому этих книг — более десятка. И многие из них, безусловно, будут упомянуты.

А первой поставим на полку "Как жили мы на Сахалине" (2010 год). Эта книга, собравшая под одной обложкой 25 ранее опубликованных исторических очерков, стала своего этапной в творчестве писателя. Охват тем в ней самый широкий, что просто заставляет автора этих строк сделать рассказ о ней не в одной публикации, как обычно, а с некоторым продолжением. Так что не удивляйтесь, если обложка "Как жили мы на Сахалине" мелькнет в обзорах еще несколько раз — это не небрежность, это сознательный ход.

А пока — очерк, открывающий книгу, — "Пятьсот веселый" идет на восток".

"Вечером 28 июля на одном из тупиков станции Белая Церковь при свете дальнего фонаря началась погрузка вербованных... Вагонное пространство пульмана быстро заполнялось незнакомыми людьми, мешками, узлами, корзинами, чемоданами. К наглухо закрытым противоположным дверям поставили объемистый домашний сундук, даже однолемешный плуг. При свете карманных фонариков распределяли места, отгораживались друг от друга чемоданами, стелились. Затихли далеко за полночь, но с непривычки не спалось, мешали свистки, какие-то команды, доносившиеся снаружи, покачивание вагона. Однако утром мы оказались на той же станции, к нам лишь подцепили два или три вагона... Тронулись ближе к полудню..."

Так в 1951 году в эшелоне с литерным номером 500 началось долгое — длиной на всю жизнь — путешествие юного и восторженного школьника Кости Гапоненко на Сахалин.

Если современный читатель захочет узнать, что такое "пульман", то интернет любезно предоставит ему фото роскошных интерьеров специальных вагонов-салонов. Однако в нашей стране "пульманами" тогда назывались просто большие пустые пассажирские вагоны, пространство которых заполнялось чем угодно — нарами, перегородками и т. д. Не теплушка, конечно, — "40 человек или 8 лошадей" — но от нее не очень далеко. И вот в этом большом, наспех соорганизованном пространстве люди из центральной части страны ехали за счастьем и деньгами (за деньгами в первую очередь) на край земли. Совершенно разные люди.

Вообще, тема заселения Сахалина, формирования современного островного сообщества всегда очень интересовала историков. Волн переселения было несколько, и не все они были удачными. Послевоенная оказалась самой массовой.

"Тогда я не знал, что наш эшелон был лишь незначительным эпизодом в переселенческой эпопее, длившейся уже более пяти лет. Послевоенная обстановка требовала перераспределения людских ресурсов. Новых хозяев ждали области, присоединенные к Советскому Союзу после Второй мировой войны. Таковыми были Южный Сахалин, Курильские острова, Карельский перешеек, Калининградская область. Многие земли после войны обезлюдели и нуждались в пополнении, как полки, потрепанные в боях".

"Ехали сюда по командировкам партийных советских, комсомольских, профсоюзных органов, по направлениям министерств и ведомств, ехали демобилизованные солдаты и офицеры, выпускники вузов и техникумов, восторженные романтики и бесшабашные искатели приключений. Ехали поломанные войной люди, колхозники и рабочие, уставшие от тяжелого труда, постоянного недоедания, безденежья и наготы. Ударив шапкой оземь, уезжали строптивцы, не желавшие угождать неугодному председателю колхоза или сволочному мастеру".

Так, кстати, и попал на Сахалин с семьей старшего брата сам Гапоненко.

"Брат, вернувшись с Донбасса, куда вербовался после армейской службы, оценил обстановку и сказал определенно:

— В селе не останусь. Я рабочий человек.

Мать согласилась:

— Ищите дети свою долю в другом месте. В колхозе порядка нет. Того, кто не умеет заглядывать начальству в рот, кто не пьет с ними, того куры загребут".

***

Что же касается дороги, то она была очень долгой.

"Почти на каждой остановке вдоль вагонов проходил начальник эшелона, сутулый худощавый человек. Гимнастерка, галифе, мягкие парусиновые сапоги, широкий ремень, полевая сумка, фуражка, которую он часто снимал, вытирая совершенно лысый череп — все выдавало в нем бывалого армейского интенданта, незаменимого трудягу, которого распекали все, кому не лень. Он и тут терпеливо выслушивал различные претензии, морщил свое некрасивое лицо, разъяснял права и правила поведения в дороге:

— Вы теперь, друзья мои, люди вагонные. По мелочам не ссорьтесь, помогайте друг-другу. Уверяю вас: по дороге так сдружитесь, что будете проситься только в одно место. Соблюдайте правила социалистического общежития и помните: на каждой станции кипяток бесплатный!

В переднем вагоне у него было отдельное помещение, где стояли походная кровать, большой чемодан, аптечка, умывальник. Где-то здесь хранились документы всех вербованных — паспорта, вторые экземпляры трудовых договоров. Был он вездесущ, без суеты и ругани, часто бегал к станционному начальству, связывался с кем-то по телефону, чего-то требовал. И мы доехали до места назначения без всяких ЧП, никого не потеряли за полтора месяца, не случилось у нас ни грабежей, ни насилий. А ехало много всякого люду".

Это Гапоненко повторяет неоднократно.

"Ехали мужья, бросившие постаревших жен и обретшие новых; ехали жены, бросившие спившихся мужей. Ехали рвачи, пьянчужки, авантюристы, пройдохи, перекати-поле мужского и женского пола, которым было все равно куда ехать. Бдительный полковник Семенов из управления МВД по Сахалинской области докладывал обкому и облисполкому в 1947 году: среди прибывших по оргнабору 142 уголовника, 74 государственных преступника, 488 злостных неплательщиков алиментов".

Тут Константин Ерофеевич пишет уже не как наблюдательный юноша, видевший подобных персонажей воочию, а как историк, оперируя документами.

"Из 1000 семей переселенцев, прибывших в сельское хозяйство в 1948 году, 303 семьи соприкасались с землей только ногами. Среди них были работники милиции — 10 глав семей, дамские портные — 2, художники — 4, артисты и композиторы — 3, вахтеры — 13... Приплюсуйте сюда парикмахеров, маникюрш, пожарных, фотографов, курьеров, продавцов мороженного и газированной воды, домработниц, лиц свободных профессий, умеющих только хорошо выпить и закусить. Не лучше было и в иных отраслях. В ноябре 1949 года в строительные организации Углегорска прибыла партия вербованных числом 110 человек: среди них лишь семеро имели строительную специальность.

Многие представляли себе (не без помощи вербовщиков, С. М.), что на Сахалине деньги уж если не под ногами валяются, то сыпятся в карман лишь за то, что человек осчастливил эту землю своим посещением. Когда выяснялось, что их надо зарабатывать, он с отвращением взирал на дикие сопки, черные японские фанзы и распалял себя: "да я тут ни дня не останусь!" Находились тысячи предлогов, чтобы повернуть назад. Самым расхожим был повод, что здесь ему или его жене "не климат". Начиналось обратничество".

С обратничеством боролись, но "вот данные переселенческого отдела за 1949 год: из Краснодарского края прибыл 221 человек, туда же убыло 220; из Приморья сюда — 567, обратно — 513; из Крыма — 44, в Крым — 51; из Москвы — 246, обратно — 285; из Грузии — 23, в Грузию — 25; их Хабаровского края — 325, в Хабаровский край — 343".

Поддался было обратничеству и Гапоненко.

"В сентябре пароход "Гоголь" доставил нас в Корсаков. Мы выгрузились вечером и всю ночь просидели у своих узлов. На лесоучасток (Пихтовое) предстояло выехать не скоро, и я пошел в город. Все мне показалось в нем чужим: убогие дощатые домишки, землистый цвет строений и неба, отвратительный запах недавно выгоревшего квартала и помоев, выливаемых прямо на улицу. Впрочем, вот и наше родное... по пыльной дороге топает взвод солдат в баню, держа под мышками свертки, под пивным киоском валяется пьяный в грязной рубахе, один кирзовый сапог на ноге, второй лежит тут же... Никто никого никуда не тащит, никаких признаков, что рядом тут какие-то зоны (о том, что Корсаков строго разделен на две зоны — мужскую и женскую, им рассказал встретившийся в дороге служивший здесь солдат, С. М.). Мне никто не помешал взобраться на холм, откуда был виден весь городок и порт. Смотрел я на них с тоской и думал: ради этого убожества стоило переться за десять тысяч километров? Нет, надолго мы здесь не останемся.

А остались навсегда".

И многие другие остались, став героями книг Константина Гапоненко.