"Хрясь!" - это по-русски…

Сигнальные экземпляры сборника рассказов "Хрясь!" прозаика из Анивы Александра Морева получены из производственного отдела Сахалинского книжного издательства. Книга - творческий дебют автора - уже стала заметным событием в литературной и культурной жизни Сахалина. Издательство заявило её в номинации "Дебют" открытого национального конкурса "Книга года", сам автор представляет свое детище в ежегодном всероссийском открытом конкурсе на оригинальное произведение молодого писателя - литературную премию Бориса Соколова, проводимого по инициативе Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ и Кирилла Соколова, сына известного ученого, доктора биологических и медицинских наук, писателя, общественного деятеля.

Александр Морев - автор с небольшим писательским стажем, но личность стремительно развивающаяся. Он - постоянный член областного литературного объединения "Лира" - уже успел принять участие в работе III Форума молодых писателей России в Москве, имеет публикации в серьезных литературных журналах страны, один из многочисленных авторов литературно-художественного сборника "Сахалин".

Когда его рукопись попал на мой редакторский стол, с облегчением выдохнула - наконец-то. После многократных обсуждений произведений автора на "лито" и Форуме созрела необходимость издания собственной книги. И не только потому, что на Сахалине с прозаиками дело обстоит неважно (дело, конечно же, не в качестве, а в количестве), а потому, что его талант фантазёра-рассказчика давно превзошел рамки штатных обсуждений. Еще будучи в Москве, на названии условились сразу - это будет "Хрясь!". Как сейчас помню, стояли возле Олимпийского, ожидая автобус до подмосковных "Липок".

А все началось с одноименного рассказа, именно с этой, "не вполне приличной истории". После долгих поисков, проб и учеб на обсуждение в "лито" был предложен незатейливый рассказ с нехитрым названием "ХХХрясь!". Веселый, озорной, полный житейской мудрости и иронии. Он весь выписан в тональности, заданной эпиграфом - "никогда не отступать". Искушенные жизнью и рекламой современники сразу уловят в названии скрытый подтекст: ХХХ - знак качества определенного вида продукции. История действительно в чем-то неприличная (детям до 16 лет в руки не давать!), но написанная легко, точно и с особой авторской теплотой. А. Морев вообще относится к своим героям с уважением, пониманием их жизненных обстоятельств, с сожалением и сочувствием. Этот рассказ не стал исключением.

Спустя какое-то время поставила Александру ультиматум - неси все, что написано, время жмет, надо книгу делать. Она действительно уже стояла в издательском плане на 2004 год по распоряжению губернатора Фархутдинова "Об утверждении перечня краеведческой литературы для первоочередного издания". Принес - две объемные папки: около десятка новых произведений, уже известные вещи, цикл миниатюр - все, что есть…Не устаю удивляться его усердию и плодовитости - и это все человек, который с семи часов утра до позднего вечера занимается собственным хозяйством. "С детства люблю придумывать истории", - как-то признался Александр. Что ж - не зря. "Хрясь!" действительно получился полноценный, от души, во всю писательскую мощь молодого автора. Назло всем подвижникам неолитературы, оголтело занудствующей и распущенной, зачастую бездарной и безъязыкой создал свой творческий мир, в котором есть место и русскому литературному языку, и авторскому стилю, а самое главное - человечности. Многое из прочитанного мною на Форуме в Москве перенасыщено страстью к насилию, желанием "раздолбать этот долбанный мир", эпигонскими кривляниями младопостмодернистов или каких-нибудь еще "-истов". Но дело даже не в этом. Рукописи молодых (подчеркиваю) вгоняют читателя в такую депрессию и тоску, что поневоле вспомнишь Гончарова с его Штольцем и Обломовым. Герой-неудачник, да еще пролеживающий на диване бока, не занятый мало-мальским делом - вещь актуальная не только для XIX столетия, но сколько все-таки в нем обаяния, этакого ленивого кошачьего лоска - любо-дорого. Современные Штольцы - люди порой неделикатные и обязательно хозяева жизни, отнимающие у человека последнюю надежду на… А вот надежду на что, не всегда удается выяснить. Потому что если и стараются изобразить "психологизм", то в результате получается человек рефлексирующий, больной (не редко - психически), который своими внутренними соображениями запутывает читательскую публику напрочь, и не один раз вернешься к началу, дабы понять "изюминку" финала. Выходит, что просто "страшилки" и "ужастики" про униженных и чем-то оскорбленных приходятся по вкусу современному писателю новой поколенческой волны.

У Морева "страшилки" совершенно иного плана. Ведь еще из школьного курса литературы можно было бы многим авторам уяснить, что психологизм создается не только за счет передачи внутреннего монолога автора, рефлексия сама по себе не есть его первооснова. Это еще и действие обстоятельств, их непреклонная совокупность, от которой дух захватывает и холодок по коже. В этом смысле наиболее интересными в книге представляются рассказы "Детские игры" и "Собаки". Первый представляет собой некую почти детективную историю, произошедшую с подростком Илизовым. Корни его преступления идут еще из детства, когда мальчик волей-неволей стал изгоем в среде дворовой своры подростков. Эпизод за эпизодом порождают невероятную цепочку фактов, которые приводят подростка на скамью подсудимых. Автор очень точно обрисовывает характеры и обстоятельства, играет на остроте восприятия подростковой психики, умудряется проникнуть в самые её глубины. Клубок раскручивается и закручивается снова, но вторая история - это уже отголоски детства адвоката Илизова… И сколько похожего, да не только на реалии человеческого существования. Если бы только они служили объектом внимания автора, то рассказ служил бы обыкновенной фотографией жизни, каких много… Морев как будто бы замыкает читателя и героев друг на друге одним нехитрым приемом - заголовком в случайно попадающей в центр внимания газеты… Будто кто-то спрашивает, в какие игры играли в детстве вы? А? Не страшно за свое прошлое? А за настоящее ваших детей? Не становится ли ваш сын тем самым Илизовым?

Еще одна "маленькая" трагедия разыгрывается посреди зимы в деревне Тесемки. Рассказ "Собаки", на мой взгляд, стал вершиной всей книги. Мастерство в создании психологизма в данном случае заключается в умении автора расширить границы локального явления до масштабов реальной трагедии. Драматизм случившегося - во время пурги умирает супружеская чета стариков, последних жителей Тесемок - заключается не только в том, что вовремя не пробили дорогу к отдаленному селению, не в противоборстве старика с собаками, которых прикармливала его жена до смерти, а в гораздо большем. В неумении отстоять собственную жизнь, в неприспособленности, в инфантилизме, в отсутствии мужества, в безнадежности ситуации и отсутствии выхода… Не случайно в рассказе достаточно подробно изложена предыстория отношений супругов, из которой становится понятно, что конец, который обрели оба, вполне обоснован и логичен. Но как! Как это сделано! Скупые возможности литературного критика вряд ли смогут пересказать всю остроту происходящего, это нужно читать:

"Шел шестой день, как не было дороги. Запах стоял невыносимый, он обволок всю избу и, казалось, впитался во все, что можно. Солнце последние дни тоже припекало, снег на крыше таял и с сосулек стекал вниз, одно спасало - по ночам еще держались морозы, это и замедляло разложение. Но тянуть дальше было нельзя. Нужно было срочно закапывать старуху, хотя бы на метр, потом всегда можно было перезахоронить. Да и дед уже чувствовал себя плохо, в остывшей избе он простыл и ослаб. Препятствием оставались собаки, они так и не отошли от крыльца, все выжидали. Старик знал: главный зачинщик Буслай, устранить его - и бояться нечего, на остальных достаточно гаркнуть, и они разбегутся. Он все просчитал: оделся, в сенях взял лопату, взвесил в руках - в самый раз, главное, угодить в голову, а там уже добить.

Ну а дальше все быстро пошло. Взяли мы Тозовки, патронов к ним, сели в совхозный автобус и уже скоро были в Тесемках. У дома Либешкиных все черным - воронье пировало, разогнали, конечно, а там дед, поклеванный до мяса, свернулся у крыльца, будто собака лежит, дом охраняет, да не один, оказалось, охранник, целая свора на нас вылетела, тут уж за ружья взялись. Кого на месте, кого в избе застали. Через пять минут все чисто было, зачистку, стало быть, провели. В доме и бабку нашли, по обряду уложенную. Смотреть на нее было страшно, но целехонькая, собаками нетронутая. Скинули шапки. Вздохнули, оглянулись: бабка усопшая, собаки бездыханные, дед мертвый - мертвая деревня".

В двух словах - боль и печаль всей России - МЕРТВАЯ деревня. Что к этому можно добавить?

Однако свести все достоинства книги только к этим двум рассказам, значит обеднить автора, поскольку Александр Морев писатель разнообразный. Несмотря на сложность и многомерность его взгляда, главное достоинство молодого прозаика заключается в умении рассказывать, фантазировать, не ломая традиции и нормы языка. Где-то промелькнет и говорок, и областной диалект, а ещё - каждый его герой имеет свой уникальный облик, если не лик, отличается своей манерой говорения, поведения, имеет свой взгляд на мир. Одинаковых не найдете, не взирая на в чем-то повторяющееся настроение рассказов, так сказать, их тональность. Достаточно познакомиться с рассказами "Третий глаз", "Венера Мирошкина", "ХХХрясь!", его миниатюрами, как вы увидите совсем другого Морева - создателя необыкновенных российских чудиков, столь дорогих нашему сердцу.

Может быть, это случайность, что мы действительно предпочитаем "страшилки" старой доброй сказке с традиционным хэппи-эндом. Но такова правда той самой жизни, которую так тщательно оберегает российское писательское братство. И ещё одно "НО" - заслуга Морев в том, что он находит силы приподняться над правдой и сделать её вымыслом. Тем, который бередит и греет душу, помните знаменитое Пушкинское: "Над вымыслом слезами обольюсь…". Наверное, это и есть та самая вершина мастерства писателя, и молодого в том числе, когда читатель очищается внутренними слезами, не сентиментальными, а действенными, передающимися от сердца к сердцу. Ай да Морев! Ай да… "Хрясь!"

Анна Сафонова,

Член Союза писателей России.