Народная артистка России Клара Кисенкова: творчество — это рабский труд

Бывают люди, у которых не хочется брать интервью, а хочется просто говорить о жизни, задавать волнующие тебя самого, может быть, где-то наивные вопросы, слушать ответы и мысленно, как в захватывающей книге, делать закладки: вот об этом потом как следует поразмыслить, это "выписать" в свой "дневник читателя", а вот это просто зарубить на носу. Беседа с Народной артисткой России Кларой Кисенковой, проработавшей в Чехов-центре почти 50 лет и отметившей в этом году свой юбилей, получилась спокойной и теплой, как пронизанная вдохновением осень. Любимая сахалинцами артистка не так давно вернулась с первых за долгие годы полноценных гастролей нашего театра, которые проходили в Иркутске. Позади — много впечатлений: и личных, и подаренных зрителям; впереди — новый театральный сезон, который открывается "Визитом старой дамы" по пьесе Фридриха Дюрренмантта. Спектакль поставили специально к юбилею Клары Кисенковой. А еще впереди — новые подарки, которые судьба определенно приготовила этой удивительной женщине...

Клара Константиновна Кисенкова — Народная артистка РСФСР, почетный гражданин Южно-Сахалинска. Родилась 31 июля 1944 года. Окончила Южно-Сахалинское педагогическое училище, Дальневосточный педагогический институт искусств по специальности "Артист драмы и кино". На сцене Сахалинского международного центра имени А.П.Чехова с 1965 года, за это время сыграла более 350 ролей. Выступала в роли режиссера-постановщика.

В 1999 году стала дипломантом премии губернатора Сахалинской области за спектакль "Прибайкальская кадриль", который девять лет возглавлял список аншлаговых постановок театра. В мае 2010 года на межрегиональном фестивале-конкурсе "Ново-Сибирский транзит" удостоена премии "За честь и достоинство".

— Клара Константиновна, расскажите, пожалуйста, как прошли гастроли нашего театра в Иркутске? Я помню, во время пресс-конференции представители иркутского театра имени Охлопкова, приехавшие на Сахалин, говорили, что их зритель очень благодарный.

— Прежде всего я могу сказать, что Иркутск — это театральный город со своими традициями, и зритель у них очень внимательный и четко чувствующий. Но наш зритель все равно лучше (улыбается). Я прошу прощения и, конечно, не хочу обидеть иркутян, но, на мой взгляд, наш зритель более открытый, он удивительным образом чувствует правду, и если эта правда существует на сцене, он живо откликается на нее. Я играла в Иркутске два спектакля: "Прекрасное далеко" и "Странная миссис Сэвидж". Зрители так же вставали, так же искренне благодарили, это было очень тепло и радостно. Во всяком случае, не могу сказать, что прием резко отличается. Просто нашего зрителя я очень люблю и не могу дать объективную оценку, потому что я сахалинка.

— Как там выступалось, я имею в виду сцену? Насколько легко было существовать в том пространстве?

— Там сцена другая, другие размеры. Вот говорят — намоленное место. А там в полном смысле театральное место, у сцены своя аура, и это очень здорово. Мы играли на большой сцене "Странная миссис Сэвидж" и на большой же сцене в развороте играли "Прекрасное далеко". Удивительно красивый театр, с ярусами, и в этом заключалась для нас небольшая сложность. Мы же привыкли работать в условиях, когда зритель — вот он, прямо перед тобой, а там получается, что нужно расширять радиус. Думаю, мы справились. Я горжусь этими гастролями и счастлива, что наконец-то не фестиваль, не один спектакль, а гастроли, целая неделя. Для театра гастроли важны. Они мобилизуют.

— После спектакля "Сны Ермолая Лопахина", который иркутский театр показал в Южно-Сахалинске, было обсуждение, и зрители отметили интересную сценографию. Мне кажется, в последнее время в театре появилась тенденция упрощения сценографии в пользу внутреннего мира героев. Количество декораций, костюмов минимализируется, но при этом они несут в себе концентрированный смысл. Вы замечаете это?

— Я не думаю, что это ярко выражено. Если посмотреть наш спектакль "Метод Гренхольма", то разве можно сказать, что там упрощенные декорации? Но в принципе это нормально, потому что таково веяние времени. Однако, например, в пьесе "Ромео и Джульетта" мне хочется видеть и эпоху, и костюмы... Сейчас режиссура ищет новые пути, с чем-то можно согласиться, с чем-то нет. Но классика учит всегда. Она не только зрителям, но и нам, актерам, очень многое дает. Это школа. Мне повезло, я играла много классики.

— Давайте поговорим о подарках. Не о материальных вещах, которые дарят близкие в день рождения, а о чем-то большем. Например, гастроли — их ведь тоже можно расценивать как подарок судьбы.

— До перестройки наш театр каждый год выезжал на большие гастроли на материк. Работали по три месяца, по месяцу в каждом городе. Были 30 лет назад и в Иркутске, и в Ташкенте, и в Киеве, и в Одессе... Я даже не перечислю все города, в которых мы побывали. И когда все это оборвалось, было очень тяжело. Как весна — такое ощущение, что надо лететь! А лететь некуда... Молодые ребята, которые ездили в этом году в Иркутск, впервые были на больших гастролях, для них это открытие. Да, бывали выезды на фестивали, но это другое.

— Какие еще подарки вам преподносила судьба? Может, что-то совпадало чудесным образом...

— 11 сентября пошел 50 год моей работы в этом театре. Это тоже подарок судьбы. Было много всего, но самый главный подарок — это люди, которые окружали меня. Я говорила, говорю и буду говорить — мне встречалось очень много добрых, честных и порядочных людей, которые помогали в трудную минуту, и которые были для меня маяками, начиная с самого детства. Мы жили очень небогато, если не сказать нищенски, и сколько людей маме на работе помогало, чтобы мы с братом не нуждались! Отправляли нас в пионерские лагеря бесплатно, всячески поддерживали. Я с самого детства мечтала быть актрисой, но обстоятельства складывались так, что нужно было приобретать профессию. Тогда после семи классов принимали в педучилище, я поступила, окончила. У меня было направление в наш институт без экзаменов, но мечта оказалась сильнее. Однажды прибегает моя подружка по школе и показывает вырезку из газеты — открывается Дальневосточный педагогический институт искусств во Владивостоке, и среди факультетов — театральный! Это было событие. Но куда отправить эту девчонку, которой 17 лет, которая ничего не знает? Нашлись сахалинцы, приютившие меня во Владивостоке, их квартира как раз была напротив института — это все неслучайные совпадения. Дело в том, что после училища — тогда же очень строго было — нужно было отработать три года, иначе тебе не дадут характеристику. И вот я приехала поступать с дипломом и медицинской справкой. Такие документы тогда не брали. И опять судьба! Входит какой-то мужчина и говорит: "Деточка, что вы плачете?". Отвечаю: "У меня не берут документы". Он начинает расспрашивать, смотрит на меня, потом говорит: "Ну, пойдемте!". У этой девчонки даже ума не хватило спросить, кто он, он же не представился. Я за ним следом, а институт только открывался, еще не было даже мебели. И вот мы поднимаемся в актовый зал. "Почитайте что-нибудь", — говорит он мне. А я читала тогда Вознесенского. Он послушал, мы снова спускаемся, и он распоряжается, чтобы у меня приняли документы, а мне советует написать маме, что я поступила.

Я думаю — ничего себе, такого не бывает! Когда смотрю фильм "Приходите завтра", думаю, как же история, рассказанная там, похожа на мою судьбу. Мужчина спросил, читала ли я Лопе де Вега. А я не читала! "Значит так,- говорит, — деточка, вам надо выучить монолог Лауренсии из пьесы "Фуэнте Овехуна" Лопе де Вега". Я шла из института, а рядом, за углом букинистический (снова судьба!), и повторяла: "Лопе де Вега "Фуэнте Овехуна", Лопе де Вега "Фуэнте Овехуна"... Залетаю: "У вас есть?" — "Есть, — говорят, — двухтомник". И мне хватило денег купить, а могло ведь не хватить... Конечно, Лопе де Вега с тех пор для меня удивительный драматург, я его очень люблю.

— Кем оказался этот мужчина?

— Деканом театрального факультета. Если вспоминать, столько было хорошего... Это не значит, что моя жизнь была усыпана розами. Работа, работа и работа. Мама всегда меня спрашивала: "Ты уроки выучила?". То есть роли. Я до сих пор учу уроки, это правда. Театр всегда спасал меня в трудные времена. Ну и самое главное для меня как для актрисы — это когда тылы прикрыты, когда с родными и близкими все хорошо. Вот тогда можно горы свернуть.

— Может, поделитесь секретами воспитания? Вы доверяли своей дочери в выборе жизненного пути или настойчиво направляли ее туда, куда вам хотелось?

— Единственное, чего я хотела всеми фибрами души, — чтобы она никогда не была актрисой. Это очень тяжелый труд, это профессия, которую я не пожелала бы своему ребенку. Поэтому я делала все, чтобы этого не случилось. Но случилось другое — она стала писать (уже издано шесть романов в Москве). Пишет стихи, поет. Хуже это или лучше, не знаю. А если не напечатают? Если не понравится? Если в стол? Если, если, если….

Моя дочь нашла себя в другом. Ее песни о Сахалине знают и поют. Вы спрашивали про воспитание? Мы в то время очень увлекались трудами психолога Бенджамина Спока, а там написано: если ребенок не хочет, то не надо его принуждать. Я хотела отдать дочку в музыкальную школу, но получила категорическое нет. Сейчас она хорошо играет на гитаре, не зная ни одной ноты. И чтобы записать свою песню, ей приходится искать кого-то, кто ей поможет. Вот так. Это Споку большое спасибо! Вообще творчество — это рабский труд. И цветы, и аплодисменты в нашей жизни — это возврат душевной энергии, которую мы затрачиваем. А бывает так: вроде бы все то же, но идешь после спектакля, и такое ощущение, что разгрузил вагон.

— Вы говорите, театр спасал в трудные времена. А поступали предложения покинуть его, уехать с Сахалина?

— Изначально были, но так сложились обстоятельства. Мы же обязаны были отрабатывать три года, и когда меня куда-то пытались выдвинуть, я вставала и говорила — пожалуйста, не выбирайте меня, я ведь молодой специалист, я ведь три года отработаю и уеду.

Как говорят, никогда не говори никогда. Был удивительный случай, как раз приехал наш новый главный режиссер Нальбий Тхакумашев и только приступил к своим обязанностям. Услышал эти мои высказывания. Помню, был какой-то вечер, он пригласил меня танцевать и спрашивает: "А вы уезжаете, потому что я приехал?". Для меня это был такой шок, я говорю: "Нет, что вы, я же молодой специалист!".

С тех пор прошло почти 50 лет. Были ли приглашения? Были! Согласно распределению, я должна была сразу оставаться во Владивостоке. Но мама позвонила и сказала, что бабушка хочет, чтобы я была рядом, пожить последнее время вместе. Я, конечно, вернулась, потому что бабушка для меня была удивительным человеком. С тремя классами церковно-приходской школы это был интеллигент по сути. Так вот я и осталась на Сахалине, а потом даже и не помышляла уехать. Сахалин не отпустил меня. На острове, мне кажется, остаются такие люди... Вот если представить себе песок и дуршлаг — остаются те, кто не просеиваются, остальные уходят. У нас ребята по 20, 30, 40 лет работают в театре, и это прекрасно.

— Это даже не работа, получается.

— Нет, это жизнь. Театр меня спасал, но и я отдала ему всю себя.

— Клара Константиновна, у вас есть режиссерские работы. Сейчас это направление вам интересно?

— Нет, сейчас я этим уже не занимаюсь. С чего началась моя режиссура? Это был период, когда нас было в театре 13 артистов, и ни режиссеров, никого. Было такое время, когда явно хотели прикрыть театр. И вот мы собрались командой и решили — если не мы, то кто? Я впервые тогда взялась за постановку сказки "Вставай, красавица, проснись". Сценографом был Илья Храпко, наш народный артист. Художником по костюмам — Лидия Шипилова. В общем, все взяли на себя актеры, поставили эту сказку. И потом уже поняли, что ее название было символичным, с этого спектакля и началось наше постепенное движение вперед. Потом у меня еще много было сказок и вечерних спектаклей — всего около 15 режиссерских работ.

Еще меня все время приглашали в колледж заниматься педагогической деятельностью, от чего я всегда отказывалась, потому что я актриса. Когда я режиссировала, ставила перед собой задачу раскрыть актеров так, как их никто не представляет, и переживала за них настолько сильно, что буквально умирала за каждого. А если еще за студентов пришлось бы переживать, я бы не выдержала. Но когда ребята приходили к нам после колледжа, я их подхватывала, занимала в своих работах и немножко, как мне кажется, помогала. Потому что когда я пришла после института сюда, Евгений Ильич Сахаров, наш главный режиссер, заслуженный деятель культуры, тоже меня подхватил и дальше учил. И я старалась передавать это молодым актерам. Жизнь — бумеранг. Что послал, то к тебе и вернется.

— Мне кажется, прочитав это, многие молодые специалисты позавидуют той атмосфере благожелательности, которая царит в вашем театре. Ведь во многих организациях подход к новым людям очень прагматичный, формальный. Не умеешь — все, до свидания.

— Нет-нет. Оттого что у меня было столько добрых, хороших, чистых, открытых людей рядом, я получала энергетику, которую и пыталась передать ребятам. Я не хвалю себя, не привыкла это делать. Сейчас время такое, что люди себя хвалят...

Да, много хороших людей... Вот сейчас вспомнила — я уже начала работать, у меня было осеннее пальтишко. Я пошла в кино в "Комсомолец" и зашла в универмаг, а там продавали шубы мерлушковые, очень красивые. И какая-то женщина, увидев меня, попросила: "Я вот дочке хочу купить, примерьте, пожалуйста!". Я померила — как будто на меня, все хвалят. Ну все, естественно, в кино я уже не пошла, расстроенная... Зашла к маме на работу, мама работала в Гражданпроекте инженером, и ее приятельница спрашивает: "А что ты такая грустная?" — "Да ничего, все нормально…" — "А почему ты не пошла в кино?" — "Да просто так…". Но они же видят, что у меня что-то с лицом. Мама говорит: "Рассказывай, потому что я уже начинаю нервничать!". И я говорю: "Да вот такая история произошла..." — "И сколько это стоит?" — спрашивает мама. Отвечаю, что 120 рублей, а моя зарплата была 75 рублей тогда. И мамина приятельница, тетя Клава, говорит: "Лиля, сейчас!". Пошла в отдел, все сбросились по десятке, по двадцатке, приносит мне 120 рублей и говорит: "Иди, но только приди и покажись нам!". Мама беспокоится: "Как же я отдам?". Потому что у нас было так: нет денег — у мамы голова болит, где взять, есть деньги — снова голова болит, потому что надо было раздать долги и снова идти занимать. Тетя Клава говорит: "Я все расписала, не волнуйся". И я купила эту шубу, пришла, там все были в восторге... Я была такая счастливая! Такое тоже бывает. Что-то я слишком много откровенных вещей вам рассказываю...

— Клара Константиновна, последний вопрос. Не так давно на форуме Sakh.com один человек спросил, что есть русскость, и привел мнения разных философов, писателей. Каков, по-вашему, русский человек, в чем состоит наша национальная особенность?

— Вы знаете, русский — это, наверное, все-таки понятие духовное. Потому что если внимательно посмотреть на наши корни, там столько намешано национальностей, но мы русские. У меня, например, дед латыш, но я всегда была русской. Отец моей дочери — украинец, но она русская. Наверное, русскость — это православие. Несмотря на то, что наши корни пытались уничтожить, что-то внутри, на генном уровне остается. Я всегда говорю, что я человек прошлого века, прошлого тысячелетия, другой страны, другого государства. Представляете, какой путь пройден? И все-таки понятие родины осталось, понятие патриотизма осталось. Как патриот Сахалина я счастлива, что мы в Иркутске хорошо прошли.

А над вопросом этого человека об особенностях русского народа, я сразу, как над ролью, начинаю думать. Может быть, это его искренние попытки познать истину, а может, как вариант, стремление показать себя, какой он начитанный, умный. Поэтому, честно говорю, я не читаю разные обсуждения в Интернете. И знаете, почему? Мне страшно, когда люди инкогнито могут написать все, что угодно, уничтожить, оскорбить, размазать... Я понимаю, если бы человек взял и подписал. Интернет для меня несет только образовательную функцию, а вот это... Ведь под рецензиями в газетах подписываются. А в Интернете — анонимно. Вот это страшно, потому что приводит к безнаказанности. Не со стороны, а внутренней. К ощущению, что я все могу написать, и никто меня не сможет уличить. Как можно бороться с ветряными мельницами? Никак. Даже в самые сложные времена у нас в театре не было ни чернухи, ни порнухи. И я горжусь этим.